1

Тема: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Среди существовавших концлагерей советского режима этот был одним из самых страшных. Отличие его от других было в том, что здесь были найсуровейшие климатические условия и то, что здесь добывали урановую руду, практически без элементарных средств защиты. Здесь отбывали срок каторжане. И основная масса заключенных - украинцы-западенцы, прибалтийцы.

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена, Т.В.2

Share

2

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Карта Магаданской обл.

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

3

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

4

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

5

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена, rim2

Share

6

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

7

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

8

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

9

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе

Share

10 ( 11-04-2018 19:22:02 змінене Doly777 )

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Перевал "Подумай"....

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

11

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Бутугычаг - верхний лагерь

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Т.В., Алена2

Share

12

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Бутугычаг - остатки нижнего лагеря

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Т.В., Алена2

Share

13

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

14 ( 11-04-2018 19:23:07 змінене Doly777 )

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Оставь надежду всяк сюда входящий....

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

15

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

16

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Сегодня, когда усиленно стираются «белые пятна» нашей недавней истории и мы обращаемся к ней не только в так называемые «дни памяти», нельзя еще раз не сказать о печально знаменитом Бутугычаге, интерес к которому не ослабевает в последние годы.

Естественно, это не случайно, ибо для большинства северян он как бы стал символом трагедии всей лагерной Колымы и жертв политических репрессий периода сталинизма. В то же время, когда начинался Бутугычаг, то предположить об этом было просто невозможно.

В связи с этим, удаляясь на 70 лет назад, начнем с того, что осваивавший Колыму трест «Дальстрой» именно тогда приступил к добыче второго после золота металла – олова. В числе первых горнодобывающих предприятий данного профиля и стал рудник «Бутугычаг», который в течение нескольких лет одновременно разведывался и давал плановую продукцию. Жилые и хозяйственные постройки для него возводили заключенные, организованной здесь же лагерной командировки, потом переросшей в отдельный лагпункт (ОЛП) одноименного названия.

С момента своей организации в 1937 году рудник «Бутугычаг» входил в состав ЮГПУ – Южного горнопромышленного управления. Главный геолог этого управления Г.А. Кечек 20 апреля 1938 года в одной из своих докладных записок отмечал: «На Бутугычагском месторождении работы велись в течение всего года. Сначала в весьма небольших объемах, а потом в несколько больших. Объемы работ лимитировались количеством завоза грузов: продовольственных и технических».

Кроме этого необходимо назвать еще одну причину, которая и в последующем сказывалась на работах Бутугычага. Это были его резко конрастные климатические условия. Поэтому уже в первоначально составленной на Бутугычаг характеристике говорилось: «Зима суровая и продолжительная, лето жаркое и короткое. Толщина снежного покрова достигает одного метра. Снег обычно лежит рыхлой массой… Вечная мерзлота распространена повсюду. Граница ее залегает на различных глубинах в зависимости от рода грунта, увлажнения, покрова… колеблется от 0,2 до 1,5-2 метров». Вместе с тем сезон 1938 года стал для «Бутугычага» ударным, так как руководством Дальстроя приняло решение, по которому рудник должен был добыть 57% «годовой программы оловодобычи» всего треста. Это явилось важнейшей задачей, с которой практически справились к середине сентября. А с 8 октября 1938 года рудник «Бутугычаг» вошел в состав вновь организованного Юго-Западного горнопромышленного управления (ЮЗГПУ), объединившего все оловодобывающие предприятия Дальстроя. К тому времени его возглавлял 32-летний Николай Иванович Карпенко, ранее работавший начальником рудника «Кинжал». Среднегодовое число рабочих «Бутугычага» составляло тогда немногим более 200 человек, в основном заключенных. Побывавший незадолго до этого на Бутугычагском месторождении доктор геолого-минералогических наук, профессор С.С. Смирнов, дал ему детальную геолого-экономическую оценку.

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

17

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

В своей работе «Рудная база Дальстроя по олову» он писал: «Руды развиваются почти исключительно в пределах гранитного купола, занимающего площадь на выходе в 30 квадратных километров. Сейчас обнаружено всего 8 рудных участков, из которых 7 располагаются в граните… Каждый из участков представлен свитой сближенных параллельных жил и прожилков… Наиболее важным среди рудных участков является т.н. 1-й участок… Первый участок обладает такими особенностями. На площади примерно в 150-200 тысяч квадратных метров развивается густая серия крупнопадающих (70-90 градусов) жил и прожилков. Среди них выделяются т.н. главные жилы, имеющие длину свыше 100 метров, мощность в несколько сантиметров и высокое содержание олова. Таких жил сейчас известно больше десяти…»

Интересно, например, что жила «Аида» имела длину 270 метров, а мощность 16 сантиметров; жила «Кармен» – соответственно 260 и 12; жила «Микаэла» – 238 и 13, а жила «Хозе» – почти 208 метров длины и мощность 19 сантиметров. Таким образом у «Бутугычага» намечалась неплохая перспектива развития и руководство Дальстроя поручило своему проектно-изыскательскому отделу разработку проекта строительства первой очереди Бутугычагского оловорудного комбината.

Главным инженером проекта назначили инженера-обогатителя А.Н. Комарова, консультантом – старшего инженера производственно-технического отдела Дальстроя В.Г. Вишнякова. «Первый этап проектирования, – вспоминал заслуженный строитель РСФСР, почетный гражданин города Магадана Иван Иванович Лукин, – мы выполнили в Магадане, но основная часть рабочих чертежей разрабатывалась на стройке, куда мы все вскоре выехали». К середине февраля 1939 года технический проект Бутугычагского оловорудного комбината был закончен и утвержден руководством Дальстроя. На его строительство стали направляться новые этапы заключенных, в числе которых находились и репрессированные по статье 58 УК РСФСР.

Один из них, ставший впоследствии писателем Гавриил Семенович Колесников (умер несколько лет назад на «материке») рассказывал: «Из Магадана привезли нас строить оловянный рудник «Бутугычаг». Случилось так, что рядом с вольнонаемными руководителями я оказался в активе этой стройки. Мне удалось подобрать прекрасный инженерно-технический и экономический персонал. В лагере в числе других убежденно советских людей находились первоклассные специалисты. Среди интеллигентов подобрал я талантливого, хотя и несколько бесшабашного московского архитектора из старинных русских дворян Константина Щеголева. Мы (я пишу это с полным правом) – заключенные, инженеры и рабочие, а также отличные плотники из числа отбывших срок и не отпущенных домой колхозников стали главными строителями Бутугычага. А рудник этот был сложным комплексом – фабрики: сортировочная и обогатительная, бромсберг, мотовозка, тепловая электростанция. Сумские насосы монтировали в камере, выдолбленной в скале. Прошли штольни. Построили поселок из двухэтажных рубленных домов… В Бутугычаге мы были на вольном, бесконвойном положении. Только ночевали в лагере, да и то не всегда…»

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

18

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Вступившая затем в строй обогатительная фабрика «Вакханка» стала одной из самых крупных в Дальстрое. В течение 1940 года она обработала более 60 тысяч тонн руды и в последующем продолжала увеличивать свою мощность. Для сравнения отметим, что в 1940 году Кинжальская фабрика обработала всего около 11 тысяч тонн руды, а три Сеймчанских фабрики в общей сложности – немногим более 45 тысяч тонн руды. Обслуживали обогатительную фабрику «Вакханка» в основном заключенные женщины, среди которых находились как осужденные «бытовички», так и т.н. «политические». Положение последних на всем «Бутугычаге» было особенно тяжелым. Они подвергались издевательствам со стороны охраны, терроризировались уголовными элементами, нещадно «сажались» на штрафной паек, в состав которого всего входило несколько сот граммов хлеба, похлебка из крупы или рыбы, а также суррогат чая.

С начала января 1940 года рудник «Бутугычаг» вновь поменял свою подчиненность и стал входить в состав нового горнопромышленного управления – Тенькинского (ТГПУ). Начавшаяся Великая Отечественная война отразилась на всей его деятельности. Обогатительная фабрика «Вакханка», которая приказом по Дальстрою от 6 июня 1941 года была переименована в Бутугычагскую обогатительную фабрику, уже в августе того же года стала называться фабрикой имени Чапаева. Вместе с рудником и другими подразделениями оловорудного комбината ее коллектив стал бороться за строжайшую экономию и учредил доску «Патриоты родины». Все это происходило в условиях ужесточения лагерного режима, увеличения продолжительности рабочего дня, ликвидации ранее полагавшихся нескольких выходных, сокращения норм питания, продолжавшегося беспредела среди т.н. «руководящих кадров».
Наверно, таких случаев в колымских лагерях было предостаточно, но в октябре 1944 года расследованием было установлено, что начальник ОЛПа «Бутугычаг», младший лейтенант госбезопасности Григорий Васильевич Фетисов в течение нескольких месяцев «организовывал пьянки совместно с подчиненными ему работниками, брал бесплатно продукты и спирт из каптерки лагеря, появлялся в пьяном виде, имел связь с заключенными женщинами». В связи с этим, приказом начальника Дальстроя И.Ф. Никишова он был отстранен от должности, а собранный по данному делу материал передан следственным органам.

В то же время, оказавшаяся на «Бутугычаге» к концу войны репрессированная журналистка и поэтесса Елена Львовна Владимирова с горечью писала: «Тяжесть условий приводила к массовому истощению людей – массовой дистрофии и сердечным декомпенсациям, дистрофическим поносам, цинге и так далее… Количество неспособных к труду даже по строгому лагерному определению достигало половины состава. Массовыми были «сезонные» заболевания, которые при небольшом внимании (к тем же вопросам обмундирования) можно было устранить: обморожение (иногда до 30 случаев в день при составе около 800 человек на одном лагерном пункте) зимой и глазные заболевания, приводившие иногда к полной слепоте весной, от яркого освещения. Полагались очки, но при мне они не выдавались. Иногда их бесполезно пытались заменить марлей».

Подобное положение не изменилось и после окончания Великой Отечественной войны, а в ряде случаев и ухудшилось. Это было связано с тем, что в феврале 1948 года на руднике «Бутугычаг» организовали лаготделение № 4 особого лагеря № 5 – Берлага «Берегового лагеря». Тогда же здесь начали добывать урановую руду. В связи с этим на базе уранового месторождения был организован комбинат № 1, который с еще двумя комбинатами вошел в состав т.н. Первого Управления Дальстроя.

Лагерное отделение, обслуживающее комбинат № 1, включало в себя два лагпункта. На 1 января 1950 года в них находилось 2243 человека. Одновременно «Бутугычаг» продолжал добывать олово. Добыча этого металла периодически снижалась. Например, только за 1950 год «Бутугычаг» добыл всего чуть больше 18 тонн олова. В количественном отношении это уже был просто мизер.

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

19 ( 29-06-2016 14:25:45 змінене Doly777 )

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Вместе с тем на «Бутугычаге» стал строиться гидрометаллургический завод мощностью 100 тонн урановой руды в сутки. На 1 января 1952 года численность работающих в Первом Управлении Дальстроя выросла до 14790 человек. Это было максимальное количество занятых на строительстве и горнопроходческих работах в данном управлении. Потом также начался спад в добыче урановой руды и к началу 1953 года в нем насчитывалось только 6130 человек. В 1954 году обеспеченность рабочими кадрами основных предприятий Первого Управления Дальстроя еще более упала и составила на «Бутугычаге» всего 840 человек.

В общей сложности сказалось изменение политической обстановки в стране, прошедшие амнистии, начавшаяся реабилитация незаконно репрессированных. «Бутугычаг» начал сворачивать свою деятельность. К концу мая 1955 года он был окончательно закрыт, а находившийся здесь лагерный пункт ликвидирован навсегда. 18-летняя деятельность «Бутугычага» прямо на глазах стала историей.

Однако, не так давно эта история, как говорится, была вновь потревожена. Во второй половине 1990 года президиум областного Совета и облисполком приняли решение о создании на территории бывшего рудника «Бутугычаг» мемориального комплекса жертвам сталинских репрессий. К сожалению, это было сделано без ее предварительного изучения и учета той радиационной опасности, которую она еще представляет. После заключения специалистов областной санэпидстанции данное решение не было воплощено в жизнь. Получается так, что лагерный «Бутугычаг» как бы по-прежнему остается за колючей проволокой и преодолевает ее пока только наша память…

Александр КОЗЛОВ

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

20

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

21

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

22

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

23

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе

Share

24

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

ну и интересно было катам, как же радиация воздействует не головной мозг... изучали..

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

25

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

26

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе

Share

27 ( 17-07-2016 19:43:51 змінене Doly777 )

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Пресса о Бутугычаге

aktiv.com.ua/archives/8116

gulag.ipvnews.org/article20060901_01.php

drs-radchenko.livejournal.com/52918.html

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе

Share

28

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Позвольте мне выложить здесь воспоминания украинки, прошедшей страшный путь до Магадана и выжившей в Бутугычаге. Воспоминания взяты с сайта г.Магадана Католического прихода Рождества Иисуса www.magadancatholic.org/10541083 … 51072.html

Может хватило бы и ссылки... но не все туда клацнут... а начав читать еще раз убедятся, что нам нужно держаться подальше от россии...

Ольга Алекссевна Гуреева

Пятого декабря сорок пятого года в наше село въехал целый взвод солдат с двумя танками. В тот день много было убитых. А в наш дом вошли и стали просто грабить. Забрали все, что было: одежду, скот, зерно. К нам применяли физическую силу, да просто терроризировали. К тому времени я проучилась только три месяца в институте. И исполнилось мне только восемнадцать лет. Забрали меня и моего пятнадцатилетнего брата. Целый день вели следствие, водили по очереди, определяли связь с партизанами. При этом сильно били, да еще открыли окна, чтобы слышно было, как мы кричали, на все село. Применяли страшнейшие физические пытки. А под вечер нас увезли в область. Ночью они боялись оставаться в селах. Моего пятнадцатилетнего брата тоже со мной забрали. Он так и пропал.

Привезли в тюрьму в Ивано- Франковск, взять с собой не разрешили ничего, даже расчески и зубной щетки. В первые дни поместили в одиночную камеру. Потом, после первого допроса, завели меня в камеру, где было столько народа, что даже сесть было трудно. Камеры были все переполнены. Была одна молодежь, забирали всех, всех подряд. Но с моего села никого больше, кроме меня и брата, не взяли. Я думаю, потому, что я ни в чем не созналась, ничего не сказала, еще там, в селе. Я не понимала, почему я должна сажать людей, если я не имела никакой связи с ними, кроме как с соседями. Потом мне стали предъявлять связь с националистами, следствие проходило очень тяжело, так как я не подтверждала ничего, что они мне пытались предъявить. Допрашивали в основном по ночам, с применением физических сил, и длилось это четыре месяца.

В камерах народа было столько, что всех, как селедку, укладывали в два ряда, камеры узкие были. Если у кого-то бок заболел, боком все лежали, то поворачиваться должны были абсолютно все. При этом пол был голый. Очень тяжело было. На следствие водили не всех сразу, вызывали по очереди. Когда кого-то забирали, то все вставали на колени и молились, и молились до тех пор, пока ее не возвращали. Когда возвращали, то молились Господу, что вернулась.

Применяли страшнейшие пытки и избиения – когда меня возвращали, то я была  полуживая, черная, избитая, как кусок мяса. И это в восемнадцать лет.

Мы все молились со слезами. Как мы просили Господа и Матерь Божию помочь нам переносить испытания. Я думаю, что все это можно было перенести только с Божией помощью. О свободе никто не думал, оттуда никто не выходил. Все ждали окончания следствия и приговор. Мое следствие закончилось через четыре месяца. Заставили подписаться. Мы подписывались не потому, что виноваты, но потому, чтобы перестали издеваться. И многие девочки, и городские, и сельские, самые невинные, они ничего не знали. Но брали на себя все, лишь бы от них отстали, не выдерживали пыток.

Когда меня вызвали на суд, уже было все готово, мне сразу огласили приговор – двадцать лет каторжных работ, пять лет поражения в правах и ссылка. Судила тройка, приговор звучал так: пятьдесят четвертая статья - измена Родине, и пятьдесят четыре 11 а  - участник группы ОУН. Предложили мне сказать последнее желание. Я сказала, что желаю только увидеться с родными, больше ничего не хочу. Мне ответили: «Хорошо». Но мои родители уже следовали в Сибирь, их в это время уже выслали. Но я ничего не знала, и они мне ничего не сказали.

Так началась другая жизнь. Путь в Сибирь. Сначала был этап, это было в мае месяце, а  арестовали в декабре. А в мае уже с собаками на вокзале во Львове на пересылке. По дороге одна знакомая женщина крикнула мне, что моих родителей увезли в Сибирь, так мы потерялись.

Это было девятое мая, Победа, а нас этапом во Львов. Сразу на второй день погрузили нас в телячьи вагоны, вонючие, нечищеные. Везли нас месяц и девять дней. Для нужд в вагоне была вставлена деревянная труба, диаметром в ладонь. Кушать давали кусочек хлеба и сухую рыбу. Воды давали черепок, не всегда даже чистую. Этим черепком воды надо умыться, сделать весь туалет, это и питье. Другого не было.

Мы ехали в Иркутск в этих вагонах. На день нас загоняли в тупик на станциях, а ночью везли. Мы были враги народа, и люди относились к нам по разному. Кто-то оскорблял, но кое-кто и с жалостью. Так мы доплелись до Новосибирска, там нас отвели в баню. Я была очень больная, в дороге чуть не погибла, так болела, и в бане потеряла сознание. Когда я опомнилась, надо мной стоял солдат с поднятым сапогом. Почему-то помню, что я сказала: «Зачем вы меня разбудили, мне так было хорошо». Меня хотели оставить там, но девчонки так кричали, и не дали меня. Они взяли меня под руки, и в вагон, и мы поехали. Привезли нас в Тайшет, на пересылку. Среди нас была одна молодежь, от пятнадцати до тридцати лет, в большинстве украинцы.

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: rim, Алена2

Share

29

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

. Все мы были очень усталые и истощенные, там нас начали сортировать. Меня зачислили в инвалиды, и нас, группу больных, изможденных, отправили пешком по дороге, через тайгу, в Иркутскую область, сто тридцать километров от Тайшета. Шли мы до лагеря целую неделю, так были слабы. Куда нас ведут, мы не знали. Мы жили как в другом мире, где никто никогда не говорил куда, зачем и на сколько нас ведут.

Не доходя тридцать километров до лагеря нас загнали на ночлег в какой-то сарай, около вахты, у забора. Было уже тепло, это был уже июнь, уже цветы цвели, зелень, в Сибири уже в это время тепло. Там было много соломы и мы просто отдыхали в этой соломе, измученные от бараковских клопов, которые бессердечно нас грызли, и водились на нас тучами. Вдруг, слышим посреди ночи, пришел еще этап. Стали их громко пересчитывать, и мы услышали, что это мужчины. Мы сразу запротестовали, кричали охране, что не будем спать рядом с мужчинами. Сильно испугались, стали плакать, думали, что это рецидивисты. Но мужской голос нам ответил: «Девочки, спите спокойно, уж нам никто не нужен». Их привели, они все молча попадали, никто не разговаривал, не было сил. А когда утром нас подняли на проверку и их вывели, мы увидели, что это живые трупы. Они были как призраки, это были тени мужчин, серые лица, серые люди, совсем безжизненные, в каких-то оборванных бушлатах, шапках- ушанках  среди лета. Инвалиды, которые были осуждены в тридцатых годах. И было, что если глазами не увидишь, то поверить нельзя. Нас вели с собаками, с усиленной охраной, а они еле передвигаются. Поддерживают друг друга, падают, поднимаются – падали на наших глазах и умирали. И какой-то фельдшер шел, и так брезгливо пульс пощупает, и ногой откинет на обочину, а сзади шла подвода и подбирала мертвецов. Видеть это - такой ужас.

Потом мы дошли до лагерного пункта. Дорога была прорублена в тайге и по левой стороне были одни лагеря. Мужчин отобрали в сторону, кто-то из них сказал: «Девочки, это наш последний путь, отсюда мы уже не вернемся». Помню, что кто-то из них взбунтовался, конвой поднял приклады. Нас уложили на землю лицом вниз, слышно было, как кто-то кричал: «Девочки, запомните, мы не изменники». Когда мы встали, там была лужа крови, и все. И запрещено было даже слово сказать. Их увели в зону, а мы пошли дальше, было очень страшно. Мы плакали, молились и шли в неизвестность.

Шли мы целую неделю, ночевали по дороге в лагерях, но кто там был еще, в этих лагерях, мы никогда не видели. Наконец мы прибыли в наш лагерь, который назывался Коньяки. В этом лагере до нас никого не было. Начальник лагеря нас встретил хорошо. Сказал: «Располагайтесь, завтра пойдете на прополку брюквы, она еще очень мелкая, густая. Если можете, то берите и ешьте, и если есть из чего сделать какие мешочки, набирайте ее, потому что больше у меня ничего нет». Ни продуктов, ни одежды. На завтрак давали кусочек хлеба, четыреста грамм. Это был такой маленький кусочек почти сырого теста. И иногда был суп из какой-то пропавшей вонючей рыбы. Я никак не могла переносить этот запах и в столовую не ходила. Одним кипятком жила и кусочком хлеба, да еще этой брюквой.

Но самое страшное – это мошкара, она прямо солнце закрывала. От нее спаса не было, нам дали кальсоны и сорочки, такие, на завязках. Какой-то мужчина носил нам ведрами деготь. Мы мазали лицо, руки, ноги, делали из травы венки на голову и тоже поливали дегтем. Но это все мало спасало. Я была очень слабая, плохо справлялась с тяпкой, все время отставала. Конвой ставил четыре палки, делал границу, которую нельзя было нарушать.

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

30 ( 19-07-2016 13:26:45 змінене Doly777 )

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Потом брюква выросла, такая крупная. А конвой нас водил, пожилые мужчины. Бывало, подходим к полю, где брюква, мы ходили по пятеркам, конвой говорит: «Бригада, встать в два ряда, шагом марш в брюкву, набирайте сколько можете». А когда приходим на место работы, команда: «Садись. Ешь брюкву». Поедим. «А сейчас пойте». Мы поем, а потом в один голос плачем. Команда: «Встать» - и до работы. К осени, когда мы убрали урожай, нас опять вернули в Тайшет, в основной лагерь, пешком.

Приходим в Тайшет, а там лагерь мужчин. Боже, какие же они худые и страшные были. В столовую придем, суп дают, а мужчины обступят и просят: «Может, вы не съедите». Как ты будешь есть, когда человек стоит изголодавшийся. И мы отдавали им. Мы все же более терпеливые, чем мужчины.

В Тайшете очень большая пересылка. Тысячи и тысячи заключенных. Измученных, больных, голодных и оборванных, похожих на тени. Там собирали этап, грузили опять в телячьи вагоны и отправляли – куда, никто не знал.

Привезли в Мариинские лагеря, Кемеровской области, на пересылку, в семидесяти километрах от города. Это была поздняя осень сорок пятого года. Там была опять пересортировка. Процедура эта всегда проходила очень тяжело.Все по документам, приговорам, пока все просмотрят. И держат нас на улице, несмотря на погоду. Мы все оборванные, худые, что только на нас держится.

Нас, каторжан, сокращенно КТР, строгорежимников, 58 статью, держали отдельно. Везли в отдельных кузовных машинах по 30 человек и три солдата. Кругом степь, нет селений, и вдруг лагерь. Там нас уже поджидают «купцы», те, кто будет нас отбирать по степени возможности на работы – толстопузые погонники разных рангов. Привезли нас, женщин, да просто детей, и пожилых старушек. Это был большой строгорежимный лагерь. Сколько он вмещал жертв неизвестно. Для женщин был отгорожен барак, очень длинный, разделенный на секции. Барак отгорожен высоким забором. Мужчины отдельно.

Первая неделя еще была благоприятной. Еще было тепло и нас отправили на уборку картофеля. Картошка была крупная, но кормовая и для еды не годилась. Она была предназначена для переработки и изготовления спирта. Мы выглядели не очень плохо, потому что за лето немного окрепли. Но через неделю резко похолодало, пошел снег, мороз. Начались пурги, которые продолжались постоянно. Лагерь никакой связи с внешним миром не имел. Нас больше никуда не выпускали, потому что мы были совершенно раздеты. Без ничего мы были, практически никакой одежды не имели. И целую зиму нас продержали в зоне, в лагере. Мы все время лежали на нарах. По неделе и больше не было хлеба, не было соли. Еду готовили без соли, из мороженной картошки, капусты и гнилой селедки. Еду приносили в бачках из мужской зоны, приносили под калитку: «Забирайте»,- а нас не выпускали. Спрашиваем: «А хлеб?» - «А хлеба нет». И мы опять на нары.

Мы дошли до того, что стали дистрофиками, обросли, были страшные, как древние старухи. Я тогда была страшнее, чем сейчас. Молодые девочки, а как настоящие старухи. Когда весной нас взвешивали, я была тридцать восемь килограмм. По ребрам проведешь, как на гармошке играть можно. Вот такие первые восемь месяцев мы провели на нарах. Это было в лагере, в семидесяти километрах от Мариинска, назывался он Новоивановка, а люди называли это место Долина смерти или Чертово ущелье. По много месяцев дули страшные пурги, поэтому ничего не подвозили, и у местных никаких запасов не было.

С нами в бараке были две сестры из Днепропетровска – Елена Арсентьевна и Марфа Арсентьевна Марченко, обе врачи. Они работали в мужской зоне. Они нам рассказывали, что творилось в мужской зоне – это был сплошной стационар. Были эпидемии: тифа, дизентерии, туберкулеза. Люди умирали не десятками, а сотнями. Наш барак стоял как бы на возвышении, и мы с верхних нар могли наблюдать. Каждый день мы видели машины, груженные телами людей, просто как дровами, ничем не прикрытые. Наверное, это была вахта, потому что машины останавливали, и тщательно проверяли, не спрятан ли там кто-то живой.

Много месяцев мы жили совсем отрезанные от белого света. Никто не видел кусочка газеты, даже простой бумаги. Конечно, никакой переписки не имели. Писали на дощечках, хорошо зачищенных. Время мы проводили в молитве, часто пели, и все кончалось слезами. Разговоры были больше воспоминаниями детства или о пище, кому что готовили наши мамы. Делились рецептами, которые записывали в уме.

И всегда была надежда на освобождение. Весной, нас, самых молодых, стали собирать в этап. Но нас уже осталось не много, поэтому не из кого было уже выбирать. Может, человек сто. Опять через Мариинскую пересылку, там еще присоединили с других лагерей, и повезли нас в Красноярск на пересылку. Там мы жили три месяца. Опять медпроверки, перепроверки и всякие манипуляции. Нас все пересчитывали, проверяли, а все потому, что никто по здоровью не проходил.

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

31

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Пытались отобрать здоровых в Норильск. Норильский край был не обжит, там полярные ночи, шесть месяцев ночь, шесть месяцев день. Но так из нас никого и не отправили, и мы опять вернулись к старому хозяину. Нас вернули в Мариинск на второй год. И опять мы не работали, целую зиму, такая история.

Под весну нам стали давать одежду – старые валенки, рваные бушлаты и грязные – прегрязные ватные штаны. Это была одежда с мертвецов. Все было так загажено, мы плакали, мы рыдали, когда нам давали эту одежду. На нее страшно было глянуть, а одевать на голое тело? Но выхода не было. Слабых, униженных морально, нас вывели на подготовку земли под теплицы. До тепла еще было далеко.

Стали формировать бригады, по тридцать человек. Вызывали нас по номерам, когда вызвали мой номер, я побежала, а валенки были рваные, сырые, я поскользнулась, упала и сломала руку. Меня отправили в зону, наложили шину и оставили. При этом я сильно ударилась головой, была рвота, видно было еще и сотрясение мозга, но кто на это обращал внимание. Так месяц пробыла я с этой лангетой. Потом пришел врач, грузин, осмотрел, я еще не могла нормально шевелить пальцами, но он меня выписал в здоровые.

Опять взяли в бригаду, а работать я еще не могу. Какие мы были слабые и голодные! Конвой водил нас далеко за зону, на поля из-под картошки. Мы собирали эту мороженую картошку, делали лепешки, без соли, без ничего, и на листе железа, на костре, пекли. Солдаты с нами ели тоже. На работу эту не всех брали – кому повезло, тому счастье. Мы испечем эти лепешечки, но надо ведь не только себе, а и пронести еще тем, кто не может выходить на работу. Но как дойдем до вахты, делают обыск, и у кого найдут, то эти лепешки выбрасывают. У одного дежурного, Лемешко фамилия, было много малолетних детей. Тоже оборванные, хватают эти лепешки и убегают. Голодные были все.

Весной нас опять собрали в этап. На этот раз от Мариинской пересылки в шестидесяти километрах, на торф, на болота. Привезли нас в лагерь. Он как на острове, окопан большими, глубокими, широкими рвами, заполненными водой. В зоне до нас были рецидивисты. Жили они там по своим законам. Перед тем, как мы должны были прибыть, они проиграли дежурного и убили. В бараке была лужа крови. Все это мы мыли, чистили стеклышками. Так начали там обживаться. На следующий же день работа – копать торф. Копала машина, резала кусками. А эти куски мы из воды вытаскивали, складывали, сушили. Это было очень трудно. Все истощены, все слабенькие. Большинство заболели куриной слепотой. Было очень тяжело. Связи с родными так и не было. Там мы работали до холодов. И опять нас вернули в Новоивановку, Долину смерти. И опять все то же самое. Такая же тяжелая еще одна зима – зачем-то надо было нас так мучить, какой в этом был смысл до сих пор не понятно.

Нас спасало еще и то, что мы были все по одной статье, по пятьдесят восьмой. И на пересылке нас держали отдельно от всех. Это очень хорошо, что нас не смешивали с бытовиками- ворами, насильниками. На пересылке я видела много наших людей, которые были осуждены на десять лет. Режим у них был полегче, но не на много. Например, им можно было работать по специальности, если она подходила. Главными специальностями в лагере были сапожник и портной. Среди нас были портные и сапожники, украинцы. Они заметили, что мы такие несчастные, и решили подсобить, кому, чем можно, кому что нужнее. Кому обувь подправили, кому телогрейку, штаны – одним словом, помогли нам.

Летом сорок восьмого мы ходили на работу в теплицы, где рос табак. Мы за ним ухаживали, и потихоньку обрывали его, обкладывали себя листьями, и если удавалось пронести в зону, то собирались все вместе и отдавали нашим врачам, а они отдавали мужчинам.

Под осень опять собирают всех, молодых, старых, больных, и на этап, и снова повезли нас. И опять мы не знаем, куда. Привезли в бухту Ванино, под Владивосток. Поселили на пересылку, стоят палатки. И пересылка такая ухоженная, чистая, дорожки из камня, деревянные скульптуры из пенечков дерева – не верится. Оказывается, там жили японцы. После тех лагерей, в которых наш пришлось быть, все тут нам было в диковинку- увидеть такую чистоту, порядок, клумбы с цветами и даже скульптуры. Всю осень мы прожили на этой пересылке. Конечно, нам никто ничего не говорил, не объяснял. Что будет дальше с нами, мы не знали. Проверка три раза в день, очень, очень скудная еда.

Сорок восьмой год. Вся страна в колючей проволоке. Нас, оказывается, привезли в Берлаг. Врагов народа становилось все больше. Нужны были бесплатные рабы. Стране надо дорогой металл и чтобы получить его без всяких затрат. За черпак баланды и пайку хлеба. Власть над заключенными Сталин отдал Берии. Так появился Берлаг. Белые пятна - Колыма, Норильск, Камчатка, Чукотка, Коми СССР, и вся Сибирь. Тяжелый труд, голод, холод, антисанитария – люди гибли- находили других врагов, и живыми пополняли мертвых. Берия еще больше усилил режим и заключенные стали совсем незащищенные. Решили всех политзаключенных увезти подальше от мира, от посторонних глаз. И всех молодых, и нас с Мариинских лагерей, и со всей Сибири, стали вывозить этапами. Этапы были очень большие – мужчины, женщины – если это можно было назвать людьми. Этап это такое мытарство, такое гонение, солдаты со штыками и собаками, проверки, издевательство.

И вдруг в конце октября нас стали одевать. Все новенькое – бушлаты, штаны ватные, пара белья, валенки, шапки – ушанки, ватные варежки. Как мы обрадовались, все новенькое, сколько лет мы ничего такого не одевали и не видели.

Двадцать пятого октября нас погрузили на пароход Ногин. В трюмах темно, сыро, грязно, кругом нары – перевозили хуже скота. Море в это время было уже неспокойное, штормы. У всех рвота, все больные, есть никто не мог. Вода попадала в трюмы по колена. Лежали вповалку на верхних нарах, тесно прижавшись друг к другу. Многие не дожили до места назначения. Одно спасение было – молитва. С молитвой мы не расставались. На двенадцатый день мы прибыли, и узнали, что мы на Колыме, в бухте Нагаево. Был праздник седьмое ноября. Страна праздновала. Нас держали в трюмах. Девятого нас стали выгружать. Пароход был полностью загружен, практически все по пятьдесят восьмой статье с разными сроками.

Ожидало нас много начальства, много солдат с собаками, стояли столы с формулярами. Все были сильно измучены, полуживые, в первую очередь женщины. Мороз сильный, ветер, снег. Этап был такой большой, что невозможно было за один день разгрузить. Нас пересчитывали, и по частям водили пешком в санпропускник, а потом уже на пересылку в лагерь. Вызывали всегда по формулярам, потом еще и еще пересчитывали. Затем санпропускник, вещи в пропарку на санобработку. По пятьдесят восьмой статье были не только мы, каторжане, были еще ИТЛ, у кого сроки по десять лет.

Это унижение даже вспомнить страшно, а надо было пережить. Когда мужчины, в погонах, с наградами, стоят, оглядывают нас, голых, как товар, годен – не годен.

Потом на четвертый километр, пешком. Идем, падаем, нас подгоняют, ночью добрались в лагерь. Опять пересчитали и в бараки. Утром подъем, пересчитали, рассортировали и нас, КТР, в особый новый барак с высоким забором. Вторая зона в зоне. Сырые нары, пола нет, мороженая земля. Печки из-под бочек с соляркой и особая бочка для нужд. Барак на большой сопке. Есть нам приносили, и все сами же за нами выносили. Спали все на верхних нарах, поплотнее, чтобы не замерзнуть. Постель – то, что на нас одето. Так держали нас до весны.

В конце мая нас стали развозить на трассу. Нас, каторжан, на Бутыгычаг, в лагерь Вакханка. Там содержали одних каторжан. Огромный лагерь, народ разного возраста, но  в основном не очень старые. Лагерь строгорежимный - урановый рудник.  Мы все в номерах, все одинаковые, серые. Наш этап, как каторжан, был последний. Так как в сорок восьмом году отменили КТР и судили как ИТЛ, но так же на двадцать пять лет и пять лет поражения в правах и пять лет высылки. Было много земляков. Нам присобачили номера и мы были уже не люди, мы – буква, номер такой-то. Мой номер – М- 323, по алфавиту. Я встретила девчат, которых еще в сорок пятом году сюда завезли. Люди были разные – ученые разных специальностей, простые труженики, монашки и священники. Много было иностранцев. Какие были все оборванные, голодные, изморенные.

На Вакханке была обогатительная фабрика, здесь промывали олово. Бутыгычаг – это урановые рудные сопки, в шахтах работали женщины. Руду в камнях спускали по брензбергу вагонками вниз, там была дробильная фабрика. Были построены узкоколейки, и вагончиками руду доставляли на мотовозках до Вакханки, потом опять спускали вниз, еще одна дробильня, уже на мелкие камешки. Все это перемалывали, потом насосы, и песок с водой  попадал на столы.  Все это делали женщины, тяжелейший труд, особенно в дробилке. Грохот, пыль, друг друга не видишь, и не слышишь. Нас посылали на разные работы, в основном фабрика, но и лесоповал, и электростанция на дровах, и многое другое – все обрабатывали женщины.

Когда мы прибыли на Вакханку, нас разместили в бараке. Было уже солнечно и тепло. По закону – приходит начальство, «оглядывать товар», спрашивают какие жалобы, как вас кормят. Многие говорили, что хорошо, начальник. А я возьми, да и скажи: «Плохо, дают гнилое и вонючее». Он записал. И ушли. И вдруг, дежурный приходит, вызывает меня к начальнику режима. И за мой разговор мне дали трое суток карцера. Карцер, это холодная сырая камера, я там простыла, у меня поднялась температура, и меня положили в больницу. За это время мой этап - всех, отправили на лесоповал.

Вот уж, правда, говорят, что не было бы счастья, да несчастье помогло. Это было счастье. Фабрика, это не лесоповал. Меня больница спасла. Но долго лежать не пришлось, все время проверяли. Выписали и поначалу послали на легкий труд – носить воду. Нас двое, воды надо много. Наносить, нагреть, дров нарезать. Потом меня  на зиму забрали на саму фабрику, из песка мыть металл.  Нас было пять человек, и мы должны были из песка пустой породы намыть два килограмма металла. Я часто болела, девочки меня жалели, поддерживали. Я все помню, всю жизнь им благодарна. Я помню.

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

32

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Там было не легко, ледяная вода, сыро, но все же в помещении. И было паровое отопление.  Но когда не хватало дров, и фабрика была обесточена, с нами никто не считался. Сырые, мокрые – одевайтесь. На машины, и в лес за дровами. Морозы -50 градусов. А мы замерзаем и молимся. Молимся, чтобы на градуснике было -53 градуса. Тогда день актированный, а с нами начальник, он тоже мерзнет, меряет температуру, и на работы нас не выводят.

Фабрика, это большое оцепление, огороженное проволокой, кругом вышки, конвой. За зону проходили по вызову номера. И там, в строй, по пять человек. Конвой пересчитывает, потом читает «молитву»: « Бригада, стройсь, руки назад, головы вниз, шаг влево, шаг вправо, стреляем без предупреждения». Боялись чихнуть, через каждые два ряда – конвой со штыком и собакой. Идешь, из носа течет, но боишься пошевелить рукой. Они видели все, и если что, сразу ложись! Они могли приказать ложиться и в болото, грязь, не успеешь лечь, стреляли. И убивали.

В зоне подъем в шесть утра, приходит дежурный – в столовую строем, из столовой строем. Кругом строем. Кого-то не досчитались, подъем и на улицу, стройся. Зимой так мерзли, спали ведь на своих сырых штанах. А поднимали часто, бывало, что и несколько раз за ночь. Или вздумают проверить по формулярам наши дела, выведут ночью, в мороз, пургу, с вещами. И солдаты доски начинают срывать на нарах и на полу, обыск делают. Процедура длинная, пока все пройдут. А потом еще считают нас, и так целая ночь. И уже утро, и на работу. Вот этот бесчеловечный режим - это было самым угнетающим.

А мы все молились про себя. Потому, что по-другому никак нельзя было. Мы верили. И надеялись. И так годы шли.

В зоне отдыха не было, никогда, все время находили работу. Надо было ходить на горелую сопку за стлаником, или резать дрова в зоне. Самое страшное, когда с работы идешь - усталый, голодный, ночь – а начальник лагеря стоит и – поворот, на сопку за дровами. Доставать горелый стланик из под снега, и нести на склад. А вольные поселенцы из поселка за ночь все дрова разберут – утром обед не на чем готовить. Бараки топить надо, опять ночью гоняют. Или больным, кому дали больничный, говорят: « Поработаешь пол дня, потом болей».

А бригады, которые заготавливали дрова для лагеря – если нормы не выполнят – их с работы пригонят, дадут кушать, и сырых, мокрых - в карцер. Переночевали, подняли, погнали в столовую, поели, дали триста грамм хлеба – и шагом марш на работу. Это десять километров. В эту бригаду попадали те, кто нарушал закон. А что такое нарушить закон: сказал что-то – донесли, заболел – не вышел на работу, или номер грязный, не успел перешить. В бригаду штрафников тебя.

А можете себе представить – идти, и спать на ходу. Спали, шли и спали. Даже сон привидится. Мы выглядели как дряблые старухи – лица опаленные морозом, ветром, кожа потресканная – хуже восьмидесятилетних стариков!

Очень часто были пурги, дороги заносило снегом на большие высоты. Тогда фабрику останавливали, и всех отправляли чистить снег. Снег всегда спрессован, чистили ступеньками. Последняя отбрасывала снег подальше от дороги. Бывало, дорогу открывали только весной, когда открывалась навигация. Это дорога через перевал Подумай.

Весной выгоняли весь лагерь на расчистку. Дорога длинная, солнце в это время уже хорошо светит, излучает сильные ультрафиолетовые лучи. Пока шли – мы все слепли. Нам делали очки из марли, окрашенной марганцовкой, или зеленкой. Но это не помогало. Ожоги глаз, но пощады не было. Дорога должна быть открыта, машины должны перевезти металл. Зимой мы на своих плечах выносили на сопку мешки с металлом, там уже работала узкоколейка. По пятьдесят килограмм, до грамма. Шли, цепляясь друг за друга, по трое – не дай Бог повредить мешок, все под пломбой. А труд этот непосильный, особенно для таких истощенных людей. Да и делать можно было все по-другому. Но, это специальный режим, все было придумано для истребления людей.

Так было до смерти Сталина. Когда объявили его смерть, что тут началось. Слепые, слепые! «Патриоты» – рыдали - отца не стало! Что сейчас будет! Ходили, вынюхивали, докладывали - кто, что говорит, кто как реагирует. Многих сажали в те дни в карцер.

После смерти Сталина с нас сняли номера, и режим стал помягче. В столовой на столах появился нарезанный хлеб, много хлеба. И нас уверяли, что так будет теперь всегда. Лучше стали готовить. Водили под конвоем, но уже без оружия, без собак, и руки свободны. Самое главное – убрали нашего начальника лагеря, Хомутова. На каждого был заведен счет, мы стали зарабатывать какие-то деньги. В зоне появился ларек, можно было купить продукты. Зарабатывали мало, конечно, высчитывали за питание, но два раза в год можно было выслать двести рублей домой.

Я нашла своих родителей – в ссылке, в городе Молотове Пермской области, выслала им деньги. Как они удивлялись – откуда?! Официально про амнистию никто не говорил. Но на фабрике работали так же и вольные - вот они нам говорили, что скоро вас освободят. Мы надеялись.

В пятьдесят четвертом году работы на фабрике стали сворачивать, и нас увезли в Магадан, на Старую Веселую. Оттуда, на машинах нас возили на кирпичный завод. Сколько уже там погибло, сколько стали инвалидами! Магадан в то время весь состоял из лагерей, кругом стояли вышки.

Весной пятьдесят пятого объявили, что мы можем ходить без конвоя - расконвоировали нас. Перевели в подсобное хозяйство на второй километр, возле Магадана. Оттуда отправили на Сердяк сено косить. Там проработали целое лето. Новый, пятьдесят шестой год, там же справляли. Запомнилось, что на Новый год была гроза, и проливной дождь.

После Нового года нас опять перевезли в Магадан, на второй участок, в лагерь. Там был конезавод. Девочки кайлили отходы с уборных, и на лошадях с подводами развозили его на поля.

И в это время уже начали освобождать. Меня освободили в марте месяце пятьдесят шестого.

Вспоминаю, какой мы испытывали страх и растерянность при освобождении. Через одиннадцать лет лагерей я уже ничего не знала, я отвыкла от всего. Я не представляла, как мне жить дальше. Мне казалось, что я совсем не знаю ее, жизнь. Да так и было на самом деле. Один след лагеря на мне, и ничего больше. Как будто жизни до этого не было.

Когда начальник, который выдавал документы, спросил меня, куда я пойду – я заплакала, и сказала, что ничего не знаю. Он предложил мне идти к ним, в семью, нянчить маленького ребенка. Жене надо было выходить на работу.  Я согласилась. Жили они на Ленина 22 , в коммунальной квартире, я спала на кухне. Но мне повезло, это были прекрасные люди – Попов Павел Павлович и Полина Ивановна. Девочке Тамаре был один месяц. Поначалу я боялась, но привыкла и справилась. Они хорошо ко мне относились, я им платила тем же. Павел Павлович предложил мне продолжить учебу. Я пошла в вечернюю школу. Потом через хороших знакомых мне помогли устроиться санитаркой на скорую помощь. Тогда работу было трудно найти, особенно нам, отсидевшим.

В это время открыли курсы медицинских сестер, годичные. И я пошла учиться дальше, потом еще закончила и двухгодичные курсы. Меня перевели в медицинские сестры, потом послали на стажировку в областную больницу, и после зачислили в фельдшера. И так на скорой помощи я проработала тридцать лет. И оттуда ушла на пенсию.

Муж мой тоже сидел здесь, в магаданских лагерях.. С ним мы познакомились, когда меня уже расконвоировали. И не думала ничего. Но стали встречаться, и так и остались вдвоем. Прожили мы с ним очень хорошо. Конечно, на его характере лагеря сказались, нервы. Но мы с ним ладили, он был заботливый хозяин, жалел и помогал всегда. Он работал на хлебозаводе, сначала электрослесарем, потом его перевели в механики.

У нас родился ребенок, сын. Долго жили в бараке, в маленькой, девять метров, комнате. Были очень бедные. Целый год, когда родился сын, по очереди нянчили его.. Потом, с помощью добрых людей, я сына устроила в детский сад. Тогда это очень трудно было сделать. Помню, как сын не мог дождаться, когда у меня будет выходной. Еще помню, как он, придя из садика, делал вид, что откручивает кран, и шипел, как будто вода льется, так он хотел, чтобы вода текла, а воды то не было. Приходилось воду носить, дрова, печку топить, стирать – очень было нелегко.

Потом нам дали комнату на Горького 8, прожили мы там пятнадцать лет. Оттуда, сын, Володя, пошел в армию. И нам дали вот эту квартиру, в которой я и сейчас живу. В ноябре сын вернулся с армии, а в марте отца не стало. Ему было пятьдесят два года. И осталась я одна, с Володей. Через год он женился. Сын у меня от Бога. Я никогда не слышала грубое слово от него. Никогда он меня не обидел, никогда!

В нашей семье было сильное религиозное воспитание. Вся моя родня была очень верующая, испокон, с дедов, прадедов. Помню как молилась бабушка, как строго соблюдала все посты, все молитвы знала наизусть. Когда мы были маленькие, она нас ставила на колени молиться вместе со взрослыми. Мы должны были все молитвы повторять за ними. Заповеди все соблюдались, бабушка нам читала Божественное писание, и учила нас. И отец, и мать, и мы, дети, все были воспитаны в вере. И когда я попала в лагерь, я считаю,  что только молитва помогла мне выстоять. Только потому, что мы сохраняли веру!

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

33

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Там было не легко, ледяная вода, сыро, но все же в помещении. И было паровое отопление.  Но когда не хватало дров, и фабрика была обесточена, с нами никто не считался. Сырые, мокрые – одевайтесь. На машины, и в лес за дровами. Морозы -50 градусов. А мы замерзаем и молимся. Молимся, чтобы на градуснике было -53 градуса. Тогда день актированный, а с нами начальник, он тоже мерзнет, меряет температуру, и на работы нас не выводят.

Фабрика, это большое оцепление, огороженное проволокой, кругом вышки, конвой. За зону проходили по вызову номера. И там, в строй, по пять человек. Конвой пересчитывает, потом читает «молитву»: « Бригада, стройсь, руки назад, головы вниз, шаг влево, шаг вправо, стреляем без предупреждения». Боялись чихнуть, через каждые два ряда – конвой со штыком и собакой. Идешь, из носа течет, но боишься пошевелить рукой. Они видели все, и если что, сразу ложись! Они могли приказать ложиться и в болото, грязь, не успеешь лечь, стреляли. И убивали.

В зоне подъем в шесть утра, приходит дежурный – в столовую строем, из столовой строем. Кругом строем. Кого-то не досчитались, подъем и на улицу, стройся. Зимой так мерзли, спали ведь на своих сырых штанах. А поднимали часто, бывало, что и несколько раз за ночь. Или вздумают проверить по формулярам наши дела, выведут ночью, в мороз, пургу, с вещами. И солдаты доски начинают срывать на нарах и на полу, обыск делают. Процедура длинная, пока все пройдут. А потом еще считают нас, и так целая ночь. И уже утро, и на работу. Вот этот бесчеловечный режим - это было самым угнетающим.

А мы все молились про себя. Потому, что по-другому никак нельзя было. Мы верили. И надеялись. И так годы шли.

В зоне отдыха не было, никогда, все время находили работу. Надо было ходить на горелую сопку за стлаником, или резать дрова в зоне. Самое страшное, когда с работы идешь - усталый, голодный, ночь – а начальник лагеря стоит и – поворот, на сопку за дровами. Доставать горелый стланик из под снега, и нести на склад. А вольные поселенцы из поселка за ночь все дрова разберут – утром обед не на чем готовить. Бараки топить надо, опять ночью гоняют. Или больным, кому дали больничный, говорят: « Поработаешь пол дня, потом болей».

А бригады, которые заготавливали дрова для лагеря – если нормы не выполнят – их с работы пригонят, дадут кушать, и сырых, мокрых - в карцер. Переночевали, подняли, погнали в столовую, поели, дали триста грамм хлеба – и шагом марш на работу. Это десять километров. В эту бригаду попадали те, кто нарушал закон. А что такое нарушить закон: сказал что-то – донесли, заболел – не вышел на работу, или номер грязный, не успел перешить. В бригаду штрафников тебя.

А можете себе представить – идти, и спать на ходу. Спали, шли и спали. Даже сон привидится. Мы выглядели как дряблые старухи – лица опаленные морозом, ветром, кожа потресканная – хуже восьмидесятилетних стариков!

Очень часто были пурги, дороги заносило снегом на большие высоты. Тогда фабрику останавливали, и всех отправляли чистить снег. Снег всегда спрессован, чистили ступеньками. Последняя отбрасывала снег подальше от дороги. Бывало, дорогу открывали только весной, когда открывалась навигация. Это дорога через перевал Подумай.

Весной выгоняли весь лагерь на расчистку. Дорога длинная, солнце в это время уже хорошо светит, излучает сильные ультрафиолетовые лучи. Пока шли – мы все слепли. Нам делали очки из марли, окрашенной марганцовкой, или зеленкой. Но это не помогало. Ожоги глаз, но пощады не было. Дорога должна быть открыта, машины должны перевезти металл. Зимой мы на своих плечах выносили на сопку мешки с металлом, там уже работала узкоколейка. По пятьдесят килограмм, до грамма. Шли, цепляясь друг за друга, по трое – не дай Бог повредить мешок, все под пломбой. А труд этот непосильный, особенно для таких истощенных людей. Да и делать можно было все по-другому. Но, это специальный режим, все было придумано для истребления людей.

Так было до смерти Сталина. Когда объявили его смерть, что тут началось. Слепые, слепые! «Патриоты» – рыдали - отца не стало! Что сейчас будет! Ходили, вынюхивали, докладывали - кто, что говорит, кто как реагирует. Многих сажали в те дни в карцер.

После смерти Сталина с нас сняли номера, и режим стал помягче. В столовой на столах появился нарезанный хлеб, много хлеба. И нас уверяли, что так будет теперь всегда. Лучше стали готовить. Водили под конвоем, но уже без оружия, без собак, и руки свободны. Самое главное – убрали нашего начальника лагеря, Хомутова. На каждого был заведен счет, мы стали зарабатывать какие-то деньги. В зоне появился ларек, можно было купить продукты. Зарабатывали мало, конечно, высчитывали за питание, но два раза в год можно было выслать двести рублей домой.

Я нашла своих родителей – в ссылке, в городе Молотове Пермской области, выслала им деньги. Как они удивлялись – откуда?! Официально про амнистию никто не говорил. Но на фабрике работали так же и вольные - вот они нам говорили, что скоро вас освободят. Мы надеялись.

В пятьдесят четвертом году работы на фабрике стали сворачивать, и нас увезли в Магадан, на Старую Веселую. Оттуда, на машинах нас возили на кирпичный завод. Сколько уже там погибло, сколько стали инвалидами! Магадан в то время весь состоял из лагерей, кругом стояли вышки.

Весной пятьдесят пятого объявили, что мы можем ходить без конвоя - расконвоировали нас. Перевели в подсобное хозяйство на второй километр, возле Магадана. Оттуда отправили на Сердяк сено косить. Там проработали целое лето. Новый, пятьдесят шестой год, там же справляли. Запомнилось, что на Новый год была гроза, и проливной дождь.

После Нового года нас опять перевезли в Магадан, на второй участок, в лагерь. Там был конезавод. Девочки кайлили отходы с уборных, и на лошадях с подводами развозили его на поля.

И в это время уже начали освобождать. Меня освободили в марте месяце пятьдесят шестого.

Вспоминаю, какой мы испытывали страх и растерянность при освобождении. Через одиннадцать лет лагерей я уже ничего не знала, я отвыкла от всего. Я не представляла, как мне жить дальше. Мне казалось, что я совсем не знаю ее, жизнь. Да так и было на самом деле. Один след лагеря на мне, и ничего больше. Как будто жизни до этого не было.

Когда начальник, который выдавал документы, спросил меня, куда я пойду – я заплакала, и сказала, что ничего не знаю. Он предложил мне идти к ним, в семью, нянчить маленького ребенка. Жене надо было выходить на работу.  Я согласилась. Жили они на Ленина 22 , в коммунальной квартире, я спала на кухне. Но мне повезло, это были прекрасные люди – Попов Павел Павлович и Полина Ивановна. Девочке Тамаре был один месяц. Поначалу я боялась, но привыкла и справилась. Они хорошо ко мне относились, я им платила тем же. Павел Павлович предложил мне продолжить учебу. Я пошла в вечернюю школу. Потом через хороших знакомых мне помогли устроиться санитаркой на скорую помощь. Тогда работу было трудно найти, особенно нам, отсидевшим.

В это время открыли курсы медицинских сестер, годичные. И я пошла учиться дальше, потом еще закончила и двухгодичные курсы. Меня перевели в медицинские сестры, потом послали на стажировку в областную больницу, и после зачислили в фельдшера. И так на скорой помощи я проработала тридцать лет. И оттуда ушла на пенсию.

Муж мой тоже сидел здесь, в магаданских лагерях.. С ним мы познакомились, когда меня уже расконвоировали. И не думала ничего. Но стали встречаться, и так и остались вдвоем. Прожили мы с ним очень хорошо. Конечно, на его характере лагеря сказались, нервы. Но мы с ним ладили, он был заботливый хозяин, жалел и помогал всегда. Он работал на хлебозаводе, сначала электрослесарем, потом его перевели в механики.

У нас родился ребенок, сын. Долго жили в бараке, в маленькой, девять метров, комнате. Были очень бедные. Целый год, когда родился сын, по очереди нянчили его.. Потом, с помощью добрых людей, я сына устроила в детский сад. Тогда это очень трудно было сделать. Помню, как сын не мог дождаться, когда у меня будет выходной. Еще помню, как он, придя из садика, делал вид, что откручивает кран, и шипел, как будто вода льется, так он хотел, чтобы вода текла, а воды то не было. Приходилось воду носить, дрова, печку топить, стирать – очень было нелегко.

Потом нам дали комнату на Горького 8, прожили мы там пятнадцать лет. Оттуда, сын, Володя, пошел в армию. И нам дали вот эту квартиру, в которой я и сейчас живу. В ноябре сын вернулся с армии, а в марте отца не стало. Ему было пятьдесят два года. И осталась я одна, с Володей. Через год он женился. Сын у меня от Бога. Я никогда не слышала грубое слово от него. Никогда он меня не обидел, никогда!

В нашей семье было сильное религиозное воспитание. Вся моя родня была очень верующая, испокон, с дедов, прадедов. Помню как молилась бабушка, как строго соблюдала все посты, все молитвы знала наизусть. Когда мы были маленькие, она нас ставила на колени молиться вместе со взрослыми. Мы должны были все молитвы повторять за ними. Заповеди все соблюдались, бабушка нам читала Божественное писание, и учила нас. И отец, и мать, и мы, дети, все были воспитаны в вере. И когда я попала в лагерь, я считаю,  что только молитва помогла мне выстоять. Только потому, что мы сохраняли веру!

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

34 ( 19-07-2016 13:31:15 змінене Doly777 )

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Как мы молились в камерах, во время следствия. В лагере это было строго запрещено, можно было только про себя, внутри себя, читать молитвы. Но, вот когда нас держали  в Ново-Ивановке, там мы были совершенно изолированы от мира – когда приходило воскресенье, мы молились. Отправляли воскресное богослужение. С нами были так же русские люди, в основном неверующие, они не участвовали. Но им нравилось смотреть и слушать как мы поем и молимся.

Когда привезли сюда, на Вакханку, - молились под одеялом, и по дороге на работы, в уме. Идешь себе, и молишься. Конечно, молитва нас и спасала, я твердо в это верю. И благодарю Господа, что он выслушал наши молитвы. Было в лагере такое время, что казалось, это уже пережить невозможно. И в таком отчаянии обращаешься к Господу! И всегда приходила помощь. Находились люди, которые помогали в беде, хоть чем-то. Поддержка  так была необходима. Вымаливали себе помощь. Только молитвой спасались. Я и сейчас только ею спасаюсь.

Мы – жертвы коммунистического строя. Я никогда никому не желала зла, даже и сейчас не знаю, кого должна простить. А Господа, Веру свою, благодарю, что помогли мне все это пережить.

Ольга Алексеевна Гуреева

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share

35 ( 19-07-2016 13:36:24 змінене Doly777 )

Re: ГУЛАГ, ИТЛ Бутугычаг

Ольга Алексеевна Гуреева
Родилась: 25 октября 1928 года
Где: Рошнев, Тисменитский район, Ивано-Франковская область
Страна: Украина
Арестована: 5 декабря 1945 года
Приговор: 25 лет каторжных работ плюс 5 лет поражения в правах и ссылка
Освобождена: март 1956 года
Реабилитирована: 1993 год

Карпенко, Даниленко, Пікуль, Бортник -  Чернігівська губ
Таргоній, Шамбір, Кріштопець, Дедух - Рівенський уезд
Селезнев, Свістов, Шерстняков, Сіденко
Ведмідь(Медведєв), Пріходченко, Котенко, Сахненко, Адешелідзе
Thanks: Алена1

Share