1 ( 26-04-2015 10:07:02 змінене sollena2014 )

Тема: Скомский, Скомський, Скомской

Интересуемся историями семей Скомские и Тихие. Может быть, кто-то проживает в Гуляйполе и располагает данными, близкими к теме нашего поиска: о времени и месте рождения родных, образование, род занятий, вера и пр. Нашли несовпадение в официальных данных и данных на сайте жертв репрессий: знаем про нашего деда, что он был поляк, архитектор, окончил университет в Варшаве (тогда Польша входила в состав Российской империи), а на сайте написано: украинец, каменщик, образование среднее.
Так же в семье деда невыяснен вопрос: некоторые из семи детей  имеют одно отчество, а у других - другое. Хотя, как нам написали, у них родители одни те же.
  Непосредственно наши родные проживали в Гуляйполе, в частности, колхоз им.Энгельса. Но интересно узнать о всех веточках, т.е. родственные связи родители-дети-внуки и сестры-братья.

Share

2

Re: Скомский, Скомський, Скомской

sollena2014, В Гуляйполе живет Скомский Павел Иванович (адрес в личных сообщениях), напишите ему.
Информацию по Тихим смотрите в личных сообщениях.

Thanks: sollena20141

Share

3

Re: Скомский, Скомський, Скомской

Огромное спасибо Вам! Уже пишем!

Share

4

Re: Скомский, Скомський, Скомской

З пояснень А. Скомського в уфимській в’язниці НКВД СРСР про службу в махновській армії та перебування за кордоном

Во время свержения империализма в 1917 году мне было 17 лет. В то время в России существовало временное правительство. У нас на Украине и в особенности в Гуляй-Поле, где я в то время жил, были выступления представителей разных политических течений. Здесь были и меньшевики, и эсеры, и анархисты. Лично я интересовался всеми митингами и собраниями. Когда же пришли германские войска для оккупации Украины, то все политические революционные партии ушли в подполье. Возникла гетьманщина, возглавляемая украинской буржуазией.
Нашему украинскому крестьянству не по вкусу пришлась расправа над ними помещиков с помощью оккупационных войск, и вот летом 1918 года явился организатор восстания против германских войск и гетьманщины наш гуляйпольский Махно — бывший политкаторжанин. Он разъезжал везде по селам с кучкой человек в 20 и агитировал за восстание против немцев и гетьманщины, провозглашая революционные лозунги: «За социальную революцию», «Земля — крестьянам-труженикам, заводы и фабрики — рабочим, власть — вольным Советам».
Я лично сочувствовал тогда революционной стороне и вступил в ряды повстанческого отряда под командой самого Махно. Это было в октябре 1918 года. Первые наши стычки были с малыми частями германских войск и гетьманской варты, затем — с белогвардейскими отрядами под командой различных офицеров, которые организовывались из числа богатых крестьян, помещиков и немцев-колонистов. К концу 1918 г. и началу 1919 г. все отрядики восставших крестьян в нашей местности были превращены в Повстанческую Армию, возглавляемую батьком Махно и были разбиты на бригады и дивизии. Я лично был в 8-й Заднепровской дивизии, которой командовал Куриленко. В армии Махно я был рядовым повстанцем во втором батальоне второй роты до мая месяца 1919 года, пока нас не разоружили красные части в г. Мелитополе, куда мы были отправлены на отдых и формирование после смены с позиции. Обезоруженных нас направили в Александровск. Во время эвакуации мы остались в городе и, когда проходили махновские отряды через Запорожье, то я опять пошел с ними и был все время безотлучно в махновских отрядах до бегства за границу в Румынию.
Границу мы перешли в районе Каменки на Днестре. Нас перебралось через границу 77 человек. В нашей группе из видных руководителей махновщины были сам Махно, Домашенко Яков — комендант махновской армии, Сергиенко, Данилов Василий, Зиньковский Лев Н. — начальник к-разведки, Зиньковский Даниил Н. — тоже разведчик, Рыженко Иван — командир эскадрона, Леонов Даниил — командир эскадрона и жена Махно Галина Кузьменко, которая при махновщине занимала пост председателя чрезвычайной тройки. Остальных я знал всех как рядовых.
После перехода на румынскую сторону нас всех обезоружили и интернировали в лагеря в городе Брашове. Сам Махно, Зиньковский Л., Данилов В. и Галина Кузьменко со всей группой в лагеря не попали, а были отправлены в Бухарест. Как они там жили, мне неизвестно. В 1922 году весной Зиньковский Л. и Данилов В. приехали к нам в лагерь в городе Орадио-Марз, где все время были с нами до выезда на разные работы из лагеря. Я лично выехал на работу в г. Бухарест в 1923 г. в феврале месяце. Работал по очистке города от снега и мусора до июня месяца. Потом, когда нам выдали документы, что мы имеем право проживать в Румынии, я переехал в г. Плоешты, где работал на строительстве плотником и каменщиком.

В 1924 г. весной в г. Плоешты приехали на работу из Гимеш-Фажета и другие махновцы, а именно Зиньковский Л. Н., Зиньковский Д. Н., Леонов Д., Рыженко И., Сидоренко Никита, Бугаенко и стали работать на разных строительных работах в качестве чернорабочих за неимением специальностей. Зиньковский Л. Н. работал со мной на одной постройке подносчиком материала. Он мне часто говорил, что так долго работать как раб он не намерен и что у него есть другой план для существования. Потом признался, что хочет перебраться на Украину, где можно будет достать золотую монету, так как в СССР выпущена валюта в золотых червонцах. Он стал приглашать и меня. Я с ним соглашался перебраться на Украину. Он стал объяснять, что устроит переход границы с помощью румынских властей.
В июне 1924 года мы, группа махновцев, взяли подряд на постройку дома в одном местечке возле Плоешты и там работали. Однажды к нам приехал украинец Гулий, он мне знаком не был. Они все время о чем-то говорили с Зиньковским Л. Когда Гулий уехал, то Зиньковский собрал нас — меня, Бойченко и Шанкалу и сказал, что Гулий поехал в Бухарест, чтобы договориться о нашей переправе на Украину и чтобы мы все, что он говорил, держали в строгом секрете и чтобы были готовы к отъезду.
Прошел день или два после этого разговора с Зиньковским, как Гулий вернулся с Бухареста, и мы, группа из 6 человек, а именно: Зиньковский Л. Н., Зиньковский Д. Н., Запорожченко И. С., Бойченко В. А., Шанкала А. и я, Скомский А. Ф., поехали в г. Яссы и остановились в гостинице. Зиньковский Л. и Гулий ушли от нас из гостиницы в 3-й армейский корпус и когда возвратились вечером, то мы все сошли вниз в ресторан и ужинали вместе. Зиньковский там сказал, что завтра мы должны выехать на границу. На другой день Зиньковский сказал, чтобы мы все сфотографировались. Когда фотографии были готовы, мы пошли в штаб 3-го армейского корпуса в сопровождении Гулия. В канцелярии на нас заполнили анкеты, где было записано имя, отчество, фамилию, где родился, кто имеется из родных и где они живут, чем занимался в Румынии и по каким документам проживал. Нам дали клички, но я ее забыл и сейчас не вспомню.
До границы нас сопровождали Гулий и еще один румын из Ясс, одетый в селянский национальный костюм. Перед отъездом из Ясс Гулий принес нам в гостиницу оружие, а именно: наганы, бомбы, патроны, один карабин австрийского образца и электрофонари. На пограничную заставу мы пришли днем, там нам готовили к ночи переправу. В ожидании ночи мы все отдыхали в саду на дворе заставы в каком-то селе. Здесь Зиньковский объяснил всем, что он лично будет ответственный за всю группу и чтобы все, как один, бесприкословно подчинялись только ему, а если кто не согласен, то пусть сразу отказывается и остается. Мы все, конечно, поклялись выполнять только его распоряжения.
Ночью мы переправились через Днестр на лодке в два захода и пошли вглубь страны, незамеченные советской пограничной охраной. Первая цель была отойти подальше от границы. Утром мы уже остановились отдыхать во ржи на поле и пролежали целый день до вечера. Поздно вечером тронулись дальше и прошли до полночи, а остановились отдыхать на лесной поляне под деревом, так как стал моросить дождик. Здесь Запорожченко и Зиньковский Л. о чем-то разговаривали в натянутом нервном состоянии. Мне потом Зиньковский Даниил сказал, что Запорожченко отказывается подчиняться Леве и хочет возвращаться назад в Румынию. Причем сказал, чтобы я за ним следил, и если только он сделает попытку повернуть назад, чтобы его прикончить.
Утром на рассвете Зиньковский Л. объявил нам, что все попытки достать золотую валюту не могут быть осуществлены, так как червонец выпущен только в ассигнациях, и мы для приобретения золота ничего не будем предпринимать, а придем в ближайший сельсовет и сдадим все оружие советским властям. Я лично стал протестовать и был за то, чтобы возвратиться назад в Румынию, боясь расстрела. Зиньковский же стал уверять, что мы, как не знатные махновцы, будем амнистированы, а если и понесем наказание, то не тяжелое, во всяком случае, не смерть, за исключением его, Зиньковского Л., и Зиньковского Д., которые занимали ответственные посты в махновщине, работая в контрразведке. И то с таким тяжелым прошлым он надеется, что останется в живых, и ручался головой, что мы все будем живы.
После такого разговора мы все согласились сдаться и утром пришли в село Баштанку и явились в сельсовет. В сельсовете мы сдали все имеющееся у нас оружие председателю под расписку и потребовали, чтобы он нас препроводил в район. По дороге, когда мы ехали в Песчанку, Зиньковский Л. нам заявил, что в районном ГПУ мы не должны давать никаких показаний, а он потребует, чтобы нас отправили в Харьков или в округ. Когда мы прибыли в райотдел ГПУ Песчанки, то нас долго не держали, а следующим поездом под конвоем отправили в г. Винницу, где мы давали подробные показания. Я в показаниях говорил все: как мы думали прийти на Украину, с чьей инициативы, как были в Яссах в штабе 3-го корпуса, как получили оружие, как заполняли анкеты — ничего не скрывал.
Через неделю из Винницы нас всех направили в г. Харьков, где мы находились под арестом все 6 человек вместе в одной камере при ГПУ. Здесь Зиньковского Л. и Запорожченко вызывали на следствие часто, а остальных только один раз за все время пребывания под арестом. Что говорили Зиньковский и Запорожченко на следствии, нам они не признавались. Но Зиньковский Л. всегда успокаивал нас, что мы скоро будем освобождены. И действительно, через 4 месяца нас вызвали в кабинет следователя. Мне было объявлено, что из под стражи меня освобождают и направляют к месту жительства в Гуляй-Поле…
Скомский
10.12.1941 г.

(ГДА СБУ, УСБУ в Запорізькій області, справа № 9973)
www.e-reading.club/chapter.php/1 … Mahna.html

Post's attachments

А. Скомский.jpg
А. Скомский.jpg 93.33 kb, 3 downloads since 2015-04-26 

You don't have the permssions to download the attachments of this post.

Share

5

Re: Скомский, Скомський, Скомской

Зі спогадів А. Скомського про перебування в Румунії у 1928–1930 роках[2]

…Все время живя в Бухаресте, я часто встречался с моими товарищами — бывшими махновцами, которые тоже жили в Бухаресте, а также вел переписку с другими, которые жили в Гимеше, Плоештах. Все они знали, что я недавно приехал из России, и хотели со мной поговорить. Некоторые даже для того, чтобы меня увидеть и поговорить о том, какое положение в России и не опасно ли вернуться на родину, переехали жить в Бухарест, например, Кочатков, Шаповалов, Сидоренко, Чуприна, Крымский, Данилов. Все из этой группы вместе с бухарестской группой в составе Бугаенко, Дорощук, Корниенко знали, что Л. Н. (Зиньковский Л. Н. — Прим. авт.) живет в Одессе, знали и то, что он присылал Бойченко и Савченко…
Все они жили очень скудно, работали на тяжелых земляных работах или на фабриках как чернорабочие, без всякой специальности и часто оставались без работы. В эти дни они переживали очень тяжелые времена, не имея ниоткуда поддержки, потому что во время работы они могли заработать только лишь на пропитание, а чтобы отложить что-то на черный день не могло быть и речи при румынской эксплуатации. Правда, Бугаенко и Корниенко жили более сносно, но все они как один всегда говорили о том, как бы вернуться на родину, и спрашивали меня, как это можно сделать. Я им рекомендовал нелегально переправляться через Днестр, и когда они придут на советскую территорию, то пусть говорят открыто, что были эмигрантами и чтобы просились увидеться и поговорить с Л. Н. в Одессе. А там Л. Н. для каждого, кто придет, может все сделать, чтобы не сидели долго под арестом до выяснения всех обстоятельств.
Но они страшно боялись попасться в руки румынских жандармов в Бессарабии, потому что не знают территории пограничной полосы. Сидоренко и Бугаенко часто просили, чтобы я сообщил им, когда буду уезжать, тогда они тотчас бы все бросили и поехали со мной даже в другом вагоне, лишь бы в одном поезде, чтобы только вместе приехать к границе. Я им всегда говорил, что со мной ехать очень опасно, лучше ехать самим. Когда в Бухарест приехал Данилов, то просил меня, чтобы я написал Л. Н., что если для него найдется работа, то он с большим удовольствием будет делать все, что будет в его силах и способностях. Я об этом сообщил в письме, а потом передал и через Фому (Куща Ф. — Прим. авт.), когда он уезжал…
Я просил в письме, чтобы мне как можно скорей ответили, что мне делать дальше. Работаю по плотницкой части на постройках и с нетерпением жду ответа. Получаю письмо через Константинополь. Сообщают, что Фома приехал благополучно, а мне советуют, чтобы я оставался на месте и ожидал распоряжений. Письмо адресовано Наталье Ганшиной (дружині Куща — Прим. авт.). Я себе преспокойно ожидаю нового дела.
Спустя два дня после получения письма, это было 31 июля 1928 г., я прихожу с работы в 7 час. вечера и не успеваю еще раздеться, чтобы помыться, как слышу стук в дверь. Прошу войти. Заходят комиссар и два агента. Комиссар спросил мою фамилию и после моего ответа скомандовал: «Руки вверх!» Затем приказал агентам меня обыскать. Я не мог ничего понять. Я сначала думал, что может быть Фома или Чуприна ехали ко мне и в дороге их поймали, а они не выдержали румынских пыток и меня засыпали. Прежде чем меня допросить, тщательно обыскали квартиру. Когда был сделан обыск и ничего не найдено, комиссар спросил, когда я приехал из России. Я ответил, что в 1921 году, что это ясно из моих документов. Потом спрашивает, с кем я имею переписку в России. Я ответил, что абсолютно ни с кем.
— А где письмо, которое вы получили из России этими днями? — спрашивает.
— Я живу уже 8 лет в Румынии и ни одного письма из России не получал, — отвечаю.
— Кто живет здесь с вами на квартире?
— Я живу в комнате сам, — отвечаю.
В это время домой приходит Наталья, а следом за ней через пять минут Дарья Григорьевна — жена Данилова и проходят через мою комнату. Комиссар обращается к ним:
— Кто такие?
Наталья говорит, что она жена Куща, Дарья Григорьевна — что она жена Данилова.
Комиссар снова спрашивает:
— А где ваши мужья?
Они ответили, что на работе и скоро должны вернуться. Комиссар обращается ко мне:
— Есть ордер, чтобы вас арестовать и препроводить в полицию.

+ Читати більше

Затем он сказал одному из агентов, чтобы арестовали и мужей обоих женщин. Мне одевают цепочку на одну руку и как собачонку ведут в полицию. В полиции дежурный комиссар распорядился закрыть меня в подвал и держать под самым строгим арестом, чтобы я совершенно ни с кем не говорил ни слова. Это была мучительная ночь. Я совершенно не могу понять, чем объяснить мой арест. Но вот наступает утро, меня вызывают к следователю. Следователь спрашивает, как фамилия, за что арестован. Я называю фамилию, отвечаю, что не знаю, за что арестован.
— Как это не знаешь, разбойник, — говорит он. — Ты еще хочешь, чтоб я тебе сказал, за что арестовали? Говори правду, а то придется тебе очень тяжело.
— Не знаю, господин комиссар, — отвечаю.
— Хорошо, ты мне скажешь, я знаю, что таким подлецам делать, — говорит он, а затем обращается к агенту: — Отвести его наверх в лабораторию, а потом опять вниз под арест.
Мне вдогонку бросает:
— А ты, разбойник, обдумай все хорошо и признайся во всем, а то будет очень плохо.
Под конвоем ведут на пятый этаж. Иду и думаю: «Какие у них могут быть сведения? Никаких, потому что нет никаких документальных данных». Утешаю себя, что могут по какому-либо подозрению подержать немного, может получу несколько оплеух, а потом отпустят. Смотрю, заводят в большой зал, читаю вывеску: «Лаборатория полиции». По всему залу расставлены машины, накрытые черными покрывалами. Сделалось почему-то жутко. Думаю про себя: «Вот это все ужасы румынских пыток. Неужели я попаду во все эти чудовища, в разные тиски и на электрический ток?»
Входит какой-то лаборант, спрашивает у агента, что со мной делать. Агент отвечает, что нужно сфотографировать. Меня сфотографировали, взяли отпечатки пальцев и отвели обратно в мое новое жилище. Вечером часов в 9–10 вызывают снова в кабинет следователя. Захожу, один сидит за столом, другой прохаживается по кабинету. Спрашивает:
— Так ты не знаешь, за что тебя арестовали?
— Нет, — отвечаю.
— А вот мы тебе напомним.
Надавливает на кнопку, входят два агента, он им говорит:
— Допросите его хорошенько, за что он арестован.
Один из рукава вынимает резину, у меня пробежала дрожь по спине. Палач обращается ко мне:
— Может быть ты скажешь без этой штучки?
— Я не могу ничего сказать, потому что ничего не знаю, — отвечаю.
Сзади послышался шорох, зазвенело в ухе, потемнело в глазах. Чувствую удар, другой, затем удары посыпались со всех сторон. Поднимаю крик, шум. Чувствую сильный удар под бок, я согнулся вперед. Сперло дыхание, не могу перевести дух и не могу выпрямиться. Перестали бить, отошли в сторону, а я так застыл, прижавшись к стене, стараясь как-нибудь вздохнуть. После нескольких минут молчания следователь спрашивает:
— Ну, теперь ты, наверное, будешь говорить правду. Скажи, когда ты приехал в Румынию и зачем?
Я рассказываю, что в 1921 году бежал от большевиков, потому что был в украинской армии.
— В каком месте жил в Румынии?
— Три года был интернирован в лагере. Когда лагерь распустили в 1923 году, жил в Плоештах 4 года. А с 1927 года живу в Бухаресте.
— С 1921 года никуда из Румынии не выезжал? — спрашивают.
— Нет.
— В России не был?
— Нет.
— А переписку с кем-нибудь из России имел?
— Нет.
— Кого ты знаешь здесь из эмигрантов?
Называю несколько имен эмигрантов — русских, украинцев, вставляя несколько имен офицеров, а большинство солдат. Говорю, что всех запомнить не могу, потому что их было в лагере до трех тысяч.
— А Геродота ты знаешь?
— Знаю, он секретарь в нашем украинском комитете.
— Почему ты его знаешь?
— Потому что все эмигранты-украинцы его знают. Ми платим национальный налог каждый год, а он его принимает и выдает квитанции.
— А кто такой Зиньковский Лев Николаевич? Ты его знаешь?
— У нас был в полку офицер — поручик Зиньковский. Не знаю, как его звали. Он был тоже интернирован в лагере. Если вы о нем спрашиваете, то я его знал.
— А ты знаешь, где он сейчас?
— Нет.
— Когда ты его видел?
— Я видел его в 1923 г. в лагере. А потом, когда выехал на работу, больше его не видел.
Он вынимает из столика какой-то список и называет мне несколько фамилий, спрашивая, знаю ли я кого-нибудь из них. Эти фамилии мне были незнакомы, и я ответил: «Нет».
— Слушай меня, что я тебе скажу, — говорит он мне после этого. — Мне тебя жалко, и я не хочу тебя принуждать признаться во всем. Ты пойдешь сейчас вниз, обдумаешь все хорошо и завтра все расскажешь мне: когда ты пришел из России, кто тебя послал и для чего. А если ты не признаешься, то будет хуже для тебя.
Меня отводят в камеру. От мыслей кружится голова. Исходя из вопросов, заданных мне, вижу, что они имеют какие-то сведения, но не могу понять, какие и откуда. Совершенно не могу понять, как держаться на допросе. Решаю держаться, пока они сами не раскроют во время допроса, что они знают, и потом уже реагировать на все. Но специальные пытки, о которых я слышал, на меня наводят ужас. Жутко, но все же решаю говорить «нет» и «не знаю».
На следующий день утром смотрю в окно и во дворе вместе с другими арестованными вижу Данилова. Думаю, не проболтался ли он где-либо. Спросить не могу. Возле него стоит жандарм. Показываю жестами, он меня заметил. Спрашиваю жестами, не сказал ли он чего-либо. Он меня понял и крутит головой, что нет. Я успокоился. Но вот щелкнул замок — меня вызывают, ведут наверх. Захожу к следователю.
— Ну, ты теперь хорошо вспомнил все? — спрашивает. — Расскажи, когда ты приехал из России, как жил и что делал.
Начинаю рассказывать, что я был в украинской армии, бежал в 1921 году, был в лагере, работал в Плоештах, в Бухаресте, что подтвердят сотни свидетелей. Он вспыхнул.
— Это сказки. Ты, может быть, поставишь в свидетели и ваше ГПУ со всеми вашими агентами? Ты мне лучше скажи, кто тебя послал сюда и к кому?
Я отвечаю, что жил и работал как все эмигранты и ничего не знаю.
— Ты не прикидывайся дурачком. Скажи, когда ты виделся с Зиньковским, сколько он дал тебе денег и для чего?
Я все отрицал.
— Так ты, значит, не хочешь признаться? Ну, так я тебе все напомню.
Вызывает агентов. Обращается ко мне:
— Ты еще не забыл вчерашнее? Если не признаешься, то я тебе напомню еще и сегодня. Будешь говорить правду?
— Я сказал всю правду, что со мной было, а больше ничего не знаю, — отвечаю.
Опять следует зверское избиение. Бьют чем попало: резиной, кулаками, ногами. Изредка слышу голос следователя: «Признавайся, говори». Потом потемнело в глазах и мысли перепутались в голове. Очнулся, вижу, что передо мной стоит следователь, дает воду в рот. Жадно глотаю воду, чувствую сильную слабость и головную боль. Следователь спрашивает:
— Ну, теперь признаешься?
Я смотрю ему в лицо и ничего не отвечаю.
— Я тебе советую сказать правду, а не то я тебя отсюда не выпущу.
Я молчу.
— Уберите его с моих глаз, — командует он.
Меня уводят. Лежу в камере. Думаю, выдержу ли. Больше всего меня поражает то, что бьют и ничего не спрашивают о том, из чего можно было бы догадаться, какие у них имеются данные и откуда. До следующего утра меня не беспокоят. Утром вызывают снова, спрашивают:
— Что ты нам скажешь нового?
— Я не знаю, что вы от меня хотите, — отвечаю.
— Ну, что же, если ты не хочешь сознаться, то я помогу тебе вспомнить, — говорит следователь. — Скажи, ты знаешь Данилова?
— Знаю.
— Давно ты его знаешь?
— Еще с Украины. Он был комендантом полка, в котором я служил, а здесь жил со мной на квартире в одном дворе.
— А он имеет связь с Зиньковским?
— Я не знаю.
— А он знает, что ты был в России в прошлом месяце?
— Я в России не был и с квартиры не отлучался никуда с тех пор, как стал там жить. Это могут подтвердить хозяин и соседи.
Следователь вышел на минуту, потом возвратился. Через некоторое время ввели Данилова. Следователь его спрашивает, показывая на меня:
— Ты его знаешь?
— Знаю, он живет со мной в одном дворе.
— А раньше ты его знал?
— Я его знаю давно. Мы вместе бежали из России и жили в лагере для интернированных.
— А когда он жил на квартире, ты не замечал, чтобы он отлучался на две или три недели?
— Нет, сколько я живу там на квартире, то почти каждый день захожу к нему или он ко мне. На такой долгий срок он не отлучался.
Данилова увели. Из всех заданных вопросов я делаю вывод, что они не имеют никаких данных. Может лишь слыхали, что я был в России и теперь хотят у меня вытянуть что-либо силой. Следователь раскрывает досар (дело), пробегает глазами по страницам. Потом обращается ко мне:
— Так, значит, ты ничего не помнишь. Я тебе немного помогу. Скажи, где ты был в 1924 году?
— Я был в Плоештах и работал каменщиком у мастера Вала Юнел.
— А ты Запорожченко знал?
— Я знал сотника Запорожченко, который был комендантом украинских эмигрантов в лагере.
— Когда ты виделся с ним?
— Я видел его в лагере, а в 1923 году я выехал из лагеря на работу и больше его не видел.
— А Шанкалу ты знаешь?
— Такого не знаю.
— А Бойченко?
— Бойченко я знал, он работал со мной в Плоештах.
— Зачем ты был с ним в Яссах в 1924 году и что ты там делал?
— В Яссах я никогда не был.
Он стал рыться в досаре. Передо мной мелькнуло все прошлое. Припоминаю наш отъезд с Запорожченко. Теперь стало ясно, что они об этом знают. Только не могу понять, почему они все это связали с Геродотом.
— А в 1926 году где ты был? — продолжает допрос следователь.
— Работал на нефтяных вышках.
— А в Бухарест приезжал?
— Нет.
— Ты врешь и не хочешь сознаться. Я уже помог тебе кое-что припомнить, а ты все скрываешь.
— Я говорил всю правду и ничего не скрывал.
— Врешь, подлец, ты сейчас мне признаешься во всем.
Нажимает на кнопку. Приходят уже знакомые мне агенты. Он обращается ко мне:
— Ты знаешь, для чего я позвал этих людей. Если не хочешь быть битым, то скажи правду сейчас.
— Я сказал всю правду, а больше ничего не знаю, — говорю.
Он покраснел весь и с яростью бросился на меня, стал бить меня по лицу, приговаривая:
— Ты скажешь правду или я тебя убью.
— Что я могу сказать, когда я ничего не знаю.
Он приказывает агентам, чтобы привязали меня к скамейке. Меня берут, ложат на скамейку вниз лицом, руки связывают под скамейкой, привязывают ноги и снимают туфли.
— Ну, что, скажешь правду? — спрашивает.
Я твердо стою на своем: ничего не знаю. Затем чувствую на спине как ожог от горячего железа. Все больше и больше. Задыхаюсь. Нет сил терпеть. Следователь спрашивает:
— Скажешь правду?
С плачем и криком умоляю, что меня бьют даром, что я ничего не знаю. Ударов уже не чувствую. Чувствую только, что мне не хватает воздуха и ужасную боль в голове. Мысли переплетаются. Вспоминаю и Фомку с письмом, и Геродота, и Я. Н., и Пискарева, и следователя. И всех хочется призвать на помощь, чтобы вырваться из этого кошмара. Прихожу в себя. Сижу на скамейке. Как сквозь туман вижу за одним столом следователя, за другим — секретаря. Больше в кабинете нет никого. Чувствую тяжесть в голове и во всем теле. Стараюсь вспомнить, что я говорил, но ничего не помню.
— Обуйся, — слышу голос следователя.
Я вздрогнул. Сразу почувствовал жгучую боль во всем теле. Кажется, что кожа как какая-то твердая скорлупа. Хочу встать, но не могу. Чувствую, как-будто в подошвах тысячи иголок. Бессильно обратно опускаюсь на скамейку.
— Не притворяйся, обувайся, — слышу голос.
— Я не могу, у меня нет сил.
— Видим. А если бы ты признался, то тебя бы никто не бил.
Он хотел еще что-то сказать, но в это время вошел какой-то мужчина. Видно, что они хорошие друзья.
— Извини меня, Жоржик, — измерил он меня взглядом, — вижу, ты все возишься со своим клиентом. Если можешь, выйди на минутку, я хочу тебе кое-что сказать.
Следователь закрывает досар, и они вместе выходят из кабинета. В это время ветер ворвался в открытое окно и распахнул лежащее на столе дело. Несколько исписанных листов бумаги упали на пол передо мной. Другие в беспорядке остались лежать на столе. Секретарь быстро вскакивает из-за стола и подбирает листы бумаги, приводя их в порядок. Но я успеваю заметить лист, напечатанный на машинке на украинском языке. Сразу узнаю копию с письма Геродота, которое я отправил с Фомой. Также узнаю по почерку два-три письма, написанные Л. Н. Больше не могу ничего разглядеть. Секретарь поспешил сложить все в досар и закрыл окно.
Мне стало ясно, что отказываться бесполезно, нужно что-нибудь говорить, но что, никак не могу придумать. Решаю еще посмотреть, что будут спрашивать. Через несколько минут входит следователь. Обращается к секретарю:
— Вы этого индивида отведите вниз, а если меня кто-то будет спрашивать, скажите, что я буду через полчаса.
Сам берет досар и закрывает его в столике. Секретарь обращается ко мне:
— Идем.
Я немного приподнимаюсь и со стоном опять опускаюсь на скамейку.
— Что, больно? — спрашивает следователь. — Это для того, чтобы ты знал, как нам врать. Иди и подумай обо всем хорошенько.
Секретарь позвал солдата, и меня под руки отвели в камеру. Лежу на нарах лицом вниз, спиной и ногами ни к чему не могу притронуться. Рубашка вся мокрая, временами вздрагиваю от холода. Это причиняет мне ужасную боль в спине и ногах. Пытаюсь нарисовать картину, чтобы связать вместе все, о чем меня спрашивали. Придумываю целую историю. Якобы я был связан с подпольной национальной организацией украинцев, которые работают на Украине для того, чтобы свергнуть иго большевиков и освободиться от России. Обдумываю все моменты, где мне могут задать разные вопросы. Решаюсь дать декларацию в таком духе и потом на этом стоять все время.
Знаю, что не обойдется без того, чтобы они все не сверили у Геродота. Но мне неизвестно, арестован он или нет. Поэтому стараюсь выяснить, нет ли его под арестом, и написать ему письмо. С этой целью разговариваю с одним часовым, который, я замечал это, относился ко мне с сочувствием в прошедшие два дня, когда был на посту. Он давал мне курить и вообще относился ко мне не грубо. Он сам из Кишинева, еврей, говорит по-русски, фамилия Берлянд, зовут Авраам. Он рассказывал мне о тяжелой службе в румынской жандармерии. А я ему говорил, что не виновен, что не имею здесь никого из родных, которые бы побеспокоились обо мне, что я беженец из России и что живу в Румынии уже 10 лет.
Он посоветовал мне нанять адвоката, если у меня есть деньги, потому что адвокат быстрей поведет дело, а без адвоката могут держать в сигуранце долго. Я его стал просить, чтобы он отыскал мне адвоката. Он сказал, что не может это сделать, потому что ему целую неделю нельзя никуда отлучаться из караула. Я его расспрашивал, есть ли еще среди арестованных русские. Он мне сообщил, что в общей камере есть двое русских. Один из них старик, военнопленный, он хочет ехать в Россию, сидит здесь уже давно, а другой и сам не знает, за что арестован, он сидит 2 или 3 дня. Я догадался, что это Данилов.
Затем прошу его, чтобы он, если может, передал письмо от меня к одному адвокату. Он говорит, что этого сделать не может, потому что если узнают, что он передает письма арестованных, то попадет под суд. Я ему клялся, что его не выдам и заплачу за его труды. Он мне пообещал, что может отдать письмо на почту. Я прошу, чтобы он купил конверт и бумагу и когда придет на другую смену, чтобы принес мне. Он обещает это сделать.
Каких мук мне стоило постоять несколько минут у дверей на ногах! Но результаты разговора с часовым меня утешают. Наступает ночь. Я обдумываю, что написать Геродоту, если принесут бумагу, чтобы письмо пошло мне на пользу, даже если оно попадет в руки сигуранции. Связываю содержание письма с придуманным планом моего признания следователю. Внезапно приходит в голову ужасная мысль, что если Геродот не арестован, то все документальные данные он выдал сигуранце добровольно.
Проходит ночь. Наступает утро. Меня не вызывают. С нетерпением жду моего знакомого часового, чтобы написать письмо, зная, что в обеденный перерыв и до 6 часов вечера меня не вызовут. В 2 часа дня заступает на пост мой знакомый. И действительно, он меня не обманул. Принес мне конверт и бумагу, дал карандаш и просил, чтобы я писал осторожно, чтобы никто ничего не заметил.
Я сажусь и пишу письмо такого содержания: «Вельмишановний пане Дм. Вас. (Дмитро Васильович Геродот — Прим. авт.). Пишу вам цього листа з генеральної сигуранци. Я зараз заарештований. Мене підозрюють у шпигунстві на користь більшовиків. Але ж ви знаєте, що я переконаний українець і на таку роботу ніколи б не згодився. А зв'язок з вами я підтримував тільки із-за того, що працював на визволення України. Ви самі добре знаєте, що ми ні до яких румунських справ не втручаємося, а тому я вас прошу вжити всіх заходів, щоб роз'яснити їм, що я не ворог румунської держави, бо мене б'ють і мені не вірять, і вони мають рацію: звідки вони можуть знати, що я працював тільки для визволення національної України. А я сам не можу їх переконати, щоб мені повірили. Ви повинні мені допомогти, як борцеві за визволення України. З пошаною, Андрій».
Я запечатал письмо, написал адрес и отдал часовому. Я попросил его, чтобы он наклеил марку и отдал на почту, и пообещал ему хорошо заплатить, если мне дадут деньги из канцелярии. Он сказал, что денег ему не нужно, а сделает он это только из-за сочувствия ко мне. Вечером меня не вызывали, а вызвали на следующий день утром. Захожу в кабинет. Следователь говорит:
— Посмотри, на что ты похожий, а признаваться не хочешь. Что ты нам скажешь сегодня?
— Господин следователь, я скажу всю правду, — отвечаю.
— Что ты скажешь?
— Что я был на Украине, что меня послали от подпольной организации национальных украинцев.
— Если ты хочешь признаться, то начинай с того, когда ты приехал в Румынию, как ты уехал и с кем, говори обо всем подробно. Но помни, что за каждое слово ты будешь отвечать. Мы будем все сверять, и если ты будешь говорить неправду, то я тебя заставлю во всем признаться.
Он вынимает из стола бумагу, передает секретарю и просит записывать все слово в слово. Я начинаю рассказывать, что был в украинской армии, воевал против большевиков, в 1921 году бежал с разбитой частью в Румынию, был интернирован в лагерь, в 1923 году выехал из лагеря на работу в Бухарест, потом работал в Плоештах до 1924 года. (Далее я буду приводить свои показания подробно).
В Плоештах ко мне приезжает сотник Запорожченко и говорит, что на Украине теперь большое восстание украинцев против большевиков. Ему поручено от украинской эмиграции организовать группу, которой румынские власти дадут оружие и пропустят через границу для борьбы и организации военных отрядов против большевиков. И если я хочу, то могу уехать с его группой. Я с радостью согласился. Он сказал, что когда будем уезжать, то он за мной заедет. Через несколько дней он приезжает ко мне и говорит, что сейчас будет ехать на станцию. Я собрался, и мы уехали в Яссы. В Яссах я встретился в гостинице со всей группой: Зиньковским, Бойченко, Шанкалой и Зиньковским вторым.
— В какое время это было? — спрашивает следователь.
— Это было летом, но я не помню, в каком месяце — в июне или июле.
Он перелистывает досар, обращаясь ко мне:
— Ну, говори дальше, что вы там делали в Яссах.
— Нам принесли оружие в гостиницу, и мы отправились на границу в сопровождении двух штатских из Ясс.
— Как их фамилии?
— Их фамилии я не знаю, потому что они говорили только с сотником Запорожченко. На границу мы приехали днем и ждали до ночи у пограничного коменданта, а ночью нас переправили на Украину. Мы 6 суток шли только ночью, а днем прятались в лесу. Потом Запорожченко сказал, что нужно закопать оружие в лесу, а самим явиться в милицию и строго запретил нам говорить, что мы пришли с оружием и что об этом знали румынские власти. Мы все были недовольны и хотели вернуться назад. Но Запорожченко стал уговаривать нас, что так нужно, что большевики нас не расстреляют, подержат месяц или два под арестом и выпустят на основании амнистии. Но только нужно говорить, что мы сами убежали из Румынии и хотим идти домой. Он обещал в дальнейшем со всеми держать связь и сообщить, что делать дальше, когда нас выпустят. Мы с этим согласились. После того, как закопали оружие, мы явились в милицию в местечко, название которого я сейчас не помню. Нас арестовали и отправили в Харьков. В Харькове мы сидели под арестом 3 месяца, нас допрашивали, как мы перешли границу и для чего. Мы все отвечали, что хотели домой и поэтому бежали из Румынии. Когда нас выпустили, я поехал домой. Дома жил месяца 2–3 под надзором милиции и являлся два раза в месяц отмечаться. Потом надзор с меня сняли.
— Чем ты занимался, когда жил дома?
— Я крестьянин и занимался хлебопашеством.
— Говори дальше.
— В 1925 году, весной, ко мне приехал Запорожченко и сказал, что теперь уже нужно нам начинать создавать организацию для борьбы против большевиков среди крестьян. Он жил в Павлограде и сказал мне, чтобы я приезжал к нему каждую неделю забирать листовки и воззвания против большевиков для распространения среди крестьян. Так я работал до 1926 года. Среди крестьян в это время начались волнения, даже бунты. Такие организации были по всей Украине, но многие из них были раскрыты большевиками и уничтожены в пограничной полосе, а у нас на Екатеринославщине, Харьковщине, Полтавщине, Черниговщине и на Кубани до сих пор ни одна не была раскрыта, и все время их члены готовятся ко всеобщему восстанию, чтобы освободить Украину от большевиков и московщины. Летом 1926 года Запорожченко позвал меня и сказал, что надо поехать в Румынию для того, чтобы связаться с нашими братьями-эмигрантами и уведомить их обо всем. Я согласился поехать. Он сказал, что если по дороге меня задержат большевики, то чтобы я ни в коем случае не говорил, что я виделся с ним и он меня посылал, и дал мне адрес Л. Зиньковского в Одессе и письмо к нему. При этом добавил, что Зиньковский знает, что посоветовать, чтобы легче пробраться через границу. Также он сказал, чтобы я в Румынии явился к Геродоту и объяснил ему положение на Украине и чтобы Геродот держал связь только с Зиньковским и больше ни с кем.
— А где ты нашел Зиньковского в Одессе: на какой улице, какой номер дома?
— На улице Набережной, 36.
— А что он там делает?
— Он служит на торговом пароходе.
— Ну, говори дальше.
— Зиньковский дал мне письмо, чтобы я отвез Геродоту, и рассказал, как ехать до границы. Я приехал поездом до станции Попелюхи, а оттуда пошел пешком к границе. Ночью я переплыл Днестр и приехал в Бухарест.
— А кто тебе дал лодку? Большевики?
— Я переплыл Днестр без лодки.
— А какой сигнал они тебе дали, чтобы вызывать лодку?
— Никакого сигнала мне никто не давал, я прятался так, чтобы меня не поймали большевики.
— Как же так, — говорит следователь, — ты большевик и от большевиков прятался.
— Я такой большевик, что если бы большевики меня поймали, то сразу бы расстреляли.
— А когда ты оказался в Румынии, к кому ты заходил там возле границы?
— Я ни к кому не заходил.
— Кто у тебя есть из знакомых возле границы в Румынии?
— Никого.
— А куда же ты пошел сразу от границы?
— Я пошел прямо на запад.
— В какое первое село ты зашел?
— Я зашел прямо на станцию Шолданешт.
— Но как ты попал на станцию Шолданешт?
— Я спрашивал у крестьян на поле.
— А ты имел румынские деньги, когда пришел на станцию?
— Нет, я имел 20 долларов.
— А где же ты взял деньги на билет?
— Я поменял доллары у одного еврея.
— А ты еврея того знаешь?
— Нет.
— Говори дальше, как ты ехал до Бухареста.
— Я взял билет и приехал в Бухарест. Мне Запорожченко сказал, чтобы я после приезда передал на словах Геродоту, что весь украинский народ уже готов для восстания против большевиков, не хватает только оружия, чтобы все эмигранты-украинцы формировались в воинские части и просили помощи у других западных держав и были готовы к выступлению в то время, когда начнется повсеместное восстание на Украине.
— А ты вместо того, чтобы это передать Геродоту, сказал ему, чтобы он был большевистским шпионом.
— Нет, я ему передал все то, что вам рассказал. Еще Запорожченко просил передать, чтобы Геродот дал ответ и чтобы связь держал только через Зиньковского.
— Но почему не через него?
— Потому что Запорожченко говорил, что он ведает всем центральным бюро организации левобережной Украины, и если большевики перехватят его связь с заграницей или случится какое-то несчастье, то могут раскрыть всю украинскую организацию.
— И ты говорил об этом с Геродотом?
— Да, я все это передал Геродоту.
— Ну, продолжай.
— Когда я все это передал Геродоту, и письмо от Зиньковского, то он ему написал ответ и просил, чтобы его лучше поинформировали. Я это письмо отвез Зиньковскому. Тот сказал, чтобы я его отвез Запорожченко. Я так и сделал. Когда я отдал письмо Запорожченко, то он сказал, что нужно еще поехать к Геродоту. Через месяц я опять приехал в Бухарест таким же путем и привез письмо от Запорожченко, в котором он предлагал Геродоту приехать в Турцию, чтобы обо всем лично переговорить, потому что пересылать информацию нелегально через границу очень опасно — могут перехватить большевики. А также он просил Геродота, чтобы тот сообщил ему, когда сможет приехать для того, чтобы Запорожченко сообщил ему адрес, куда ехать. Геродот на этот раз ничего не написал, а сказал, чтобы я передал Зиньковскому, что он не будет иметь никакой связи с ним до тех пор, пока он не будет уверен, что такая украинская организация существует.
— А какой-нибудь адрес в Турции Зиньковский давал?
— Нет, только обещал.
— А ты какой дал адрес Геродоту в Константинополе, когда говорил с ним?
— Ни о каком адресе я ему не говорил.
Следователь роется в досаре, находит какую-то бумагу и читает адрес. Потом спрашивает:
— Кто дал этот адрес Геродоту?
Из этого я понял, что никакие мелочи от них не скрыты, что все это рассказал им Геродот.
— Этот адрес был написан в письме к Геродоту, — отвечаю.
— Продолжай дальше, я послушаю.
— С тех пор, как я приехал к Геродоту, я больше не возвращался на Украину, а жил в Плоештах и работал на лесопильной фабрике до 1927 года. В 1927 году, в июле месяце, я приехал в Бухарест, где работал плотником на фабрике Мисара, на кирпичной фабрике Финцеску, потом осенью обратно перешел на фабрику Мисара и работал там до весны 1928 года.
— А на какой улице жил?
— На улице Кривинени, 77.
— А в полиции был записан?
— Да.
— А теперь где твои документы?
— При аресте у меня забрали все документы.
Он находит в досаре все мои документы и пересматривает их.
— Хорошо, — говорит. — А почему ты остался в Румынии, а не поехал в Россию?
— Я боялся, потому что там за мной уже следили.
— Так ты говоришь, что с 1926 года в России не был?
— Не был.
— А в Кишиневе ты бил?
— Нет.
— Слушай, ты мне говори правду, я не хочу тебя бить. Вот это откуда? — он показывает мне досар еще за 1926 год. — Ты за что там судился?
— Я хотел поехать на Украину, — отвечаю, — но меня задержали на границе и отправили в Кишинев. Там судили в 3-м армейском корпусе и оправдали. Я оттуда вернулся в Плоешты.
— Так ты знай, что нужно говорить все.
— Я ничего не скрываю.
— А где ты взял письмо, которое дал Геродоту месяц тому назад?

Thanks: sollena20141

Share

6

Re: Скомский, Скомський, Скомской

продолжение:

+ Читати більше

Я решаю, чтобы не видать Фому, говорить, что был в России сам. Поэтому отвечаю:
— Это письмо я привез от Зиньковского с Украины. Я был месяц тому назад там, но сейчас же вернулся обратно. Зиньковский мне сказал, что меня уже ищут большевики, и когда я бежал сюда, то он дал мне письмо и деньги для Геродота, которые передал его отец.
— А Геродот что тебе говорил?
— Геродот мне ничего не говорил, он написал письмо, чтобы я передал его Зиньковскому, если смогу.
— А где это письмо?
— Я это письмо порвал. Оно было у меня в кармане, а я на работе сильно потел, и оно промокло от пота так, что там нельзя было ничего разобрать…
— А этими днями ты не получал письма из Турции?
— Никакого письма я не получал.
— А кто такая Наталья Ганшина?
— Это жена Куща Фомы.
— А она получает письма из Турции?
— Не знаю. Она мне говорила, что имеет родственников в Турции, тоже эмигрантов. Но я не знаю, получает ли она от них письма.
При этом я вспомнил, что я давал адрес Ганшиной для писем мне, а Фома ее предупреждал, чтобы она говорила, что имеет дядю в Турции, если ее будут спрашивать, от кого приходят письма.
— А Максима ты знаешь в Турции?
— Нет.
— А что еще ты знаешь о связи Зиньковского с Геродотом?
— Больше я ничего не знаю.
— А откуда ты брал деньги, чтобы ездить в Румынию?
— Мне давал Запорожченко. У нас в подпольной украинской национальной организации были членские взносы для издания нелегальной литературы, и из этих денег Запорожченко давал мне на дорогу.
— А сколько он давал тебе денег?
— Один раз 20 долларов, в другой раз — 15 долларов.
— А в последний раз сколько тебе дали денег?
— В последний раз я с Запорожченко не виделся. Мне дал Зиньковский 25 долларов для Геродота от его отца. А на дорогу я имел свои деньги, которые я заработал на стройке.
— Хорошо, мы проверим, как ты работал, — говорит следователь. — Значит, ты больше ничего не знаешь?
— Нет.
Он обращается к секретарю.
— Вы все записали, что он говорил?
Тот отвечает утвердительно.
— Прочитайте ему.
Секретарь читает.
— Теперь подпиши, — говорит следователь.
Я расписался на каждом листе. Меня отвели обратно в камеру. Я ложусь на нары вниз лицом и думаю, что будет дальше. Боль в спине и ногах немного прошла. От того, что меня целый день без перерыва допрашивали, и от напряженной работы мозгов шумит в голове. Не съел даже ужин, который мне принесли. Заснул и аж утром проснулся. Ожидаю, что будет в этот день. Примерно в четыре часа приходит мой знакомый часовой, говорит, что письмо бросил в почтовый ящик. Разговор с ним — мое единственное развлечение, чтобы забыть о своей участи. Он мне рассказывал, что тоже сидел в тюрьме, знает об избиениях полиции. Он был карманником и взломщиком и сейчас временами подрабатывает этим, когда подкупит старшину и возьмет пропуск в город.
Два дня меня не вызывали. Зовут на третий утром. Ведут в другой кабинет к инспектору. Мой следователь и агенты ходят на цыпочках. Вхожу в богато обставленный кабинет, везде ковры. За столом сидит инспектор с отвратительной рожей, перелистывает мой показания, напечатанные на машинке, исчерканные красным карандашом.
Обращается к следователю:
— Что же он нарассказывал здесь сказок. Мы это давно лучше его знаем, а остальное ложь.
Потом обращается ко мне:
— Ты разбойник, сказки твои я читать не хочу. А где ваше ГПУ, которое тебя послало? А где целая банда таких шпионов, как ты? Где инструкции, которые тебе дали большевики? Все твои показания — ложь. Они еще хотели затянуть в свою банду честного человека.
Он хватает в руки бумаги и мнет их.
— Это все не годится. Допросить его хорошенько. Иди, подлец, да скажи правду, а не сказки.
Меня отводят в камеру. Вечером опять вызывают в кабинет следователя. Следователь обращается ко мне:
— Ты до сих пор врал, а теперь скажи всю правду, чтобы мне тебя не заставлять.
— Я рассказал все и больше ничего не знаю.
— Как это не знаешь? Скажи, от какого ГПУ ты приехал и к кому?
— Я никакого ГПУ не знаю.
— Так ты, значит, не хочешь признаваться? А я уверен, что ты признаешься, — он надавливает на кнопку. — Говори, пока не поздно.
— Я сказал все, где был и что делал после 1921 года, а больше мне нечего говорить.
Входят мои палачи. Опять следует избиение до бессознания. При этом следователь называет несколько неизвестных мне фамилий и все спрашивает, с кем я знаком и кто меня послал. Я все отрицаю и говорю, что больше ничего не знаю. Таких кошмарных вечеров было еще три. Постоянно спрашивают, не принимала ли участие в моей связи с Геродотом Ганшина Наталья, кого я знаю в Турции и с кем имею связь в Болгарии и т. д. Я твержу одно: «Никого не знаю, все сказал».
Избили меня до того, что я не мог ходить три дня. Да и лежать на голых досках одно мучение. Иногда заходит агент и смазывает мне тело спиртом. Адские боли. Почти все тело черное, ноги опухли. Четыре дня я не вижу следователя и очень этому рад. Но вот на пятый день меня утром вызывают. Ведут к следователю. Думаю, что опять предстоит кошмар. Захожу в кабинет.
— Ну, что же, придется тебе дать новую декларацию, — говорит он. — Ту, в которой ты все наврал, инспектор порвал. Но только смотри, больше не ври, а то будет тебе очень плохо.
— Я никакой декларации дать не могу, я больше ничего не знаю.
— Ничего, посмотрим, что ты будешь рассказывать.
Секретарь записал такую же декларацию с моих слов. В этот раз следователя при даче мной показаний почти не было в кабинете, и никаких вопросов он мне не задавал. Когда я окончил, секретарь мне все прочитал, и я подписал каждую страницу. Меня отвели в камеру. Два дня не вызывали. На третий день утром снова вызывают к инспектору. Вижу, на столе перед ним лежит моя декларация. Обращается ко мне:
— Ты что же, думаешь, что мы всем этим сплетням поверим? Думаешь, мой румыны дураки и ничего не понимают? Ты что здесь нового сказал? Почти слово в слово, как и прежде.
— Больше я ничего не знаю.
— Ты хорошо заучил свою басню, но я заставлю тебя сказать другое. Если ты не скажешь мне правду, то я тебя отсюда не выпущу. Слышишь?
— Слышу, домнуле инспектор, но я сказал всю правду и больше ничего не знаю.
— А я говорю, что ты у меня не отнекаешься. Иди вон отсюда.
Меня отводят в камеру. Два или три дня никуда не вызывают и ко мне никто не заходит. Тянутся однообразные тяжелые дни. Но вот однажды утром слышу крик в коридоре и голос часового:
— Сюда нельзя, здесь секретный.
Слышу другие голоса:
— Дежурный комиссар приказал, что этого тоже в секретную камеру.
— Ну, так ведите его в другую камеру.
— Здесь написано, что в камеру № 2.
— Я пустить не могу, идите к начальнику поста.
Через некоторое время приходит начальник поста и ко мне вводят какого-то клиента. После нескольких минут молчания он заводит разговор, расспрашивает, за что я сижу и долго ли. Я говорю, что плохо себя чувствую и, ничего не отвечая, слежу за ним — что за птица. Вообще я осторожно держался со всеми, с кем приходилось сидеть вместе, и не заводил никаких разговоров.
Клиент мой посидел со мной четыре дня, на допрос его ни разу не вызывали. Он все посылал часовых к дежурному комиссару, чтобы спросили, когда его выпустят. При этом ругал и Румынию, и короля Михаила, и сигуранцу, и комиссара, что его так долго держат под арестом совсем невиновного. Я не знал, что это был агент, когда сидел с ним. Но когда я выходил из сигуранцы, то видел, что он дежурит в кабинете комиссара. Тогда я понял, что его ко мне специально подсаживали. А вообще с того времени я уже сам не сидел, всегда имел приятелей, которые напрасно кормили блох и клопов. Последний мой приятель, русский из Бессарабии, был очень откровенный и снисходительный ко мне…
27 августа меня вызывают, приказывают забрать с собой все вещи. Я твердо уверен, что мой приятель тоже тотчас освободился и пошел прямо в баню, чтобы отмыться от клопов и блох. Меня ведут не к следователю, а к дежурному комиссару. Затем одевают наручники, накидывают на плечи пиджак и ведут в военный трибунал. Там шесть дней сижу один в камере. На седьмой вызывают. Заводят в караульное помещение, выделяют двух сопровождающих. Они расписываются в книге, что приняли меня, и ведут на третий этаж, вводят в какой-то кабинет. За мной входит один часовой, клацает подборами и вытягивается по стойке «смирно» в углу. За столом сидит такая рожа, какой я еще не видел в жизни: туловище в два обхвата, тройной подбородок, лысая макушка, старательно прикрытая зачесанными со всех сторон вверх длинными волосами. На погонах три серебрянные нашивки — чин майора. Это чучело подняло на меня налившиеся кровью пьяные глаза и прогремело басом:
— Как фамилия?
Я сказал. Он перелистывает досар. Вижу там свои документы, фотографии, письмо Пучкова к Фоме, письма Геродота к Л. Н., напечатанные на машинке по-украински, письма Л. Н. к Геродоту. К каждому подшит лист, очевидно, это перевод на румынский язык. Вижу досар из Кишинева, свою декларацию, всю испещренную красным карандашом, и много других бумаг.
— Так что, ты захотел шпионить против нашего государства? — спрашивает он. — Вот только вышла неудача.
Я молчу.
— Что ты можешь сказать, кроме этой декларации?
Я говорю, что больше ничего не могу сказать.
— Значит, ты подтверждаешь все, что написано в этой декларации?
— Да.
Он дает мне на подпись бумагу, чтобы я собственноручно это подтвердил.
— Увидим, как ты шпионил. А теперь можешь идти.
Солдат клацнул каблуками и пропустил меня перед собой к двери. Сижу еще четыре дня, ничего неизвестно. На пятый день вызывают, заводят в караульное помещение. Начальник караула вызывает меня, приказывает шефу «дубы» (закрытого арестантского авто):
— Смотри, держи его в секретной камере, чтобы ни с кем не говорил.
Меня заводят в автомобиль и везут в военную тюрьму. Там записывают в канцелярии и ведут в камеру. Здесь остаюсь на несколько месяцев. На следующий день приносят хлеб весом около килограмма, неплохой на вкус. На обед дают какое-то кушанье, хотя и без жиров, но тоже можно есть: с капустой, картошкой, свеклой, разной зеленью, рисом. Сварено хорошо и имеет вкус. Вечером тоже суп из картошки и круп. Думаю, что так пропасть нельзя.
Потянулись однообразные длинные дни и ночи. Утром — стакан полусладкого чая, в 10 часов — получасовая прогулка с часовым, в 12 часов — обед, три раза в неделю с мясом (мяса 200 грамм), дают картошку, рис, крупу или даже хороший борщ с помидорами, капустой, перцем, свеклой и разной зеленью. На ужин — тоже какой-либо суп. Два раза в неделю дают фасоль. В 9 часов вечера играют «архангела», и я ложусь спать на досках. Правда, есть рогожка, но ее и самый зрячий не увидит, одно название. Стены толщиной в два аршина, потолок цементный, на который сверху насыпан пятиметровый слой земли, там пасется скот администрации тюрьмы. Со стен и потолка вечно стекает вода, сыро и холодно, пол тоже цементный, примерно четыре квадратных метра. Холодно днем и ночью, даже летом. Одеяла нет. Не очень мне это нравится, но ничего не поделаешь.
В неведении сижу больше месяца. В сентябре вызывают в трибунал. Заводят к знакомому уже мне чучелу. Он спрашивает:
— Тебя били в сигуранце?
— Били.
— Очень плохо делали, у нас бить нельзя. Но если ты не будешь говорить мне правду, то и я буду бить. Скажи, кто такие Запорожченко и Зиньковский?
Я говорю, что это украинские старшины, которые были эмигрантами здесь в Румынии, потом с разрешения румынских властей уехали на Украину для организации восстания украинского народа против большевиков, чтобы сделать Украину независимым государством.
— А они не агенты большевистские?
— Нет, я за это ручаюсь.
— Кто такой Геродот? Кто такая Наталия?
Он еще задает целый ряд вопросов. Я отвечаю согласно написанному мной в декларации. Конечно, на каждом шагу натыкаюсь на угрозы, что он меня побьет, потому что я вру. Но я стою на своем. Такой допрос для меня был не очень тяжелым, куда лучше, чем в сигуранце. Это чучело мне больше понравилось, чем та отвратительная рожа в сигуранце.
Уезжаю обратно в Форт Жилаву. Проходит большой промежуток времени. Я так же сижу в секретной камере. Ничего не изменилось, только совершенно износилась одежда. Во время парки у меня сгорел костюм, остался почти голый…
Сижу в камере один. Ужасно холодно. Прошусь у коменданта тюрьмы, чтобы меня хотя бы вместе с другими посадили, если не дают одеяла, чтобы немного согреться, а то погибну от холода. Он отвечает, что своего одеяла он мне не даст, советует просить у трибунала. Как раз в декабре приезжает комиссар военного трибуналам обходит камеры, заходит и ко мне. Я прошу, чтобы со мной что-нибудь сделали — или судили, или убили, потому что я все равно замерзну, я ведь голый и не имею чем укрываться. Он мне ответил, что я еще не отсидел тех долларов, что получил от большевиков. Но все-таки, по-видимому, распорядился, чтобы меня перевели в общую камеру. На следующий день меня перевели в камеру, где сидели дезертиры — 18 человек.
С тех пор я уже не был изолирован от остальных. Целый день мог ходить во дворе, только на ночь закрывали в камере. Но я вынужден был почти все время сидеть в камере, потому что был одет только в нижнее белье и рваную рубашку. Иногда просил у кого-либо из солдат шинель, чтобы выйти во двор. Зато ночью немного теплей, особенно когда стяну с кого-то шинель и укроюсь. Пока тот замерзнет и отыщет свою шинель, хорошо при этом меня выругав, я успеваю нагреться.
Получив такую свободу, в голову приходит мысль о побеге. Рассматриваю двор, отыскивая удобное место. Говорят, что из этой тюрьмы многие бежали — то в одном, то в другом месте. Но теперь там поставлены часовые. Рассказывают, что в 1926 году здесь тоже за шпионаж сидели многие русские офицеры, и 3 или 4 человека убежали через окно в бане, перерезав решетку. В 1924–1925 годах через ограду возле бани несколько человек убежали днем. Многие убежали за воротами уже при мне. Но для работы за воротами тех, у кого большие сроки, а тем более подследственных, не пускали.
Мысль о побеге не покидает меня, даже приходит во сне. В начале февраля отыскиваю очень удобное место, нужно только пробить стену. Но мне не в чем выйти на холод. Ищу товарища для этого дела. Вскоре нахожу. Это дезертир Капацина Дмитрий, осужденный на три года за воровство. Он взломщик. Я с ним еще раньше подружился. И вот он как-то сам признается, что хочет бежать. Я долго не соглашался, изучая его, не хочет ли он подстроить так, чтобы меня пристрелили при попытке к бегству. Но вскоре я убедился, что он не из таких. Да и если пристрелят, думаю про себя, то больше хоть не буду переносить таких мук, какие я терпел от холода.
Я ему объяснил свой план. В столовой есть угловая стена всего в полтора кирпича, возле нее стоит рундук. В нем нужно сломать заднюю часть и затем уже пробить стенку. Он воспринимает все это с одобрением.
Достаем долото у одного плотника, который работал в мастерской за воротами, стачиваем его о камень, чтобы не было узнаваемо, и приступаем к работе. Работаем два дня посменно. И вот все почти готово. Осталось вынуть 5–6 кирпичей и можно свободно пролезть. Я работал последний и уже хотел вылазить, но вдруг появился цыган-дезертир, который захотел спрятать в рундук дрова, украденные в прачечной. Хотя мой коллега и намеревался его не допустить, он он все же успел немного приоткрыть дверцы. Конечно, он заметил, что кто-то сидит внутри.
На следующий день мы ожидаем шухера, но с утра все спокойно. Собираемся после обеда продолжить работу. Но неожиданно в обед в столовую приходит комендант со всеми рядовыми сотрудниками администрации и делают осмотр. Я посматриваю на своего коллегу, он бледный как стена. У него в кармане долото, он растерялся и не знает, что делать. В это время собралась толпа зевак. Я незаметно подзываю его, и мы идем в клозет, там он выбросил долото и успокоился. Он рад, что еще не успел залезть в рундук. Везде делают обыски, но ничего подозрительного не находят.
Часов в девять вечера меня вызывают в канцелярию. Вхожу. Спрашивают, не знаю ли я, кто это сделал. Я отвечаю отрицательно. Вводят цыгана. Спрашивают:
— Ты его видел в рундуке?
— Да, это был он, я узнал его по брюкам.
— Ты врешь, — взрываюсь я, — как тебе не стыдно.
Но он настаивает, что видел меня. Я бросаюсь на него и плюю ему в глаза. Тут на меня обрушилась целая свора охранников. Меня избили дубовыми палками, и я очнулся в карцере. Здесь можно было только стоять. Попробовал подняться, но ни руки, ни ноги не слушаются. Ужасная боль во всем теле и в голове, муки невыносимые. Наступает утро. Открывается дверь. Слышу голос:
— Выходи.
Опираясь на стенку, я безжизненно смотрю вниз. Меня хватают два солдата за руки и вытаскивают в зал. Плутонер спрашивает:
— Так ты хотел, чтобы я за твой шпионаж сидел в тюрьме? А ты знаешь, что у меня дети? Ты хотел осиротить моих детей?
В руках у него и еще у троих палки. Спрашивает, кто еще был со мной. Я отвечаю, что я не был там и не знаю, кто это сделал. Снова градом посыпались удары. Бьют по спине, по рукам, по ногам. Затем меня обратно бросили в карцер как падаль. Я бессильно повис между стенками карцера и дрожу от лихорадки. Через некоторое время приходит помощник коменданта, открывает карцер. Требует, чтобы я выходил. Стою, не подымая на него глаза. Он спрашивает, не болен ли я. Я молчу и не могу ничего сказать, язык как-будто прирос и не двигается. Он ничего мне не сказал, закрыл карцер и ушел. Через несколько минут приходит с медиком. Тот пощупал пульс и сейчас же приказал, чтобы меня отправили в тюремный околоток.
Лежу в околотке 26 суток. Первые пять дней отхаркивал кровью, потом лишь изредка. Кроме того, что болят руки, ноги и все тело, сильную боль чувствую внутри. Питаюсь порцией наказанного — четверть буханки хлеба и вода. Но меня поддерживали другие, а больше всего мой товарищ. Он приносил и кое-какие медикаменты. В начале марта вызывают в трибунал. Встречаюсь с уже знакомым мне чучелом.
Он спрашивает:
— Ну, что, тебе еще не надоело сидеть в нашей тюрьме? Может, немного исправишь свои показания?
— Я ничего нового не скажу. Все, что я сказал раньше, правда, — отвечаю.
— А ты что, хотел там бежать? По-видимому, ты человек не честный.
— Я никуда не хотел бежать, а меня избили до смерти напрасно.
— Как это не хотел бежать? Нам написали рапорт, что тебя поймали тогда, когда ты долбил стену. Теперь тебе добавят еще одно дело и будет два.
— Меня никто не поймал, и я этого не делал. Я буду писать жалобу о том, что меня избили напрасно.
— Хорошо, ты можешь писать хоть десять жалоб. А сейчас скажи, к кому тебя послали большевики и с кем ты знаком, кроме Геродота?
— Я никогда с большевиками дела не имел и все, что я сказал, это правда. Больше ничего не скажу. Можете меня судить, как хотите, для меня теперь все равно, ведь я кашляю кровью.
— Да, мы тебя будем судить, только не по той басне, что ты рассказал, а тогда, когда ты скажешь истинную правду. И чем быстрей ты признаешься, тем быстрей выйдешь на волю. А не признаешься, то воли тебе не видать, как своего уха.
— Я больше ничего не могу сказать, можете судить меня как вам нравится.
Это был последний мой допрос. Меня обратно увезли в Жилаву. Там администрация за пролом стены присудила мне 20 суток карцера с цепями на ногах и карцерный режим. Не буду описывать всего этого, скажу только, что я даже при поддержке некоторых своих знакомых по тюрьме вышел оттуда полуживой. Для меня и сейчас, когда вспоминаю это, все кажется чудом.
Прошло еще десять с половиной месяцев, пока меня вызвали на суд. 24 мая 1929 года я подписал все материалы, а суд назначили на 10 июня. В это время я виделся с Наталией Ганшиной и узнал, что она тоже сидела в тюрьме, в Вакареште, 6 месяцев. Она была такая исхудавшая и измученная на вид, что я ее еле узнал. Мне удалось переброситься с ней несколькими словами. Я ее спросил, какие вопросы ей задавал следователь и что она отвечала. Она мне сказала, что ее спрашивали, где Фома. Она ответила, что он уехал на работу, а куда — не знает. А больше всего спрашивали за письмо. Она говорила, что получила его от дяди из Константинополя, и на этом стояла все время. Я спросил о Данилове — долго ли его держали в сигуранце. Она ответила, что только семь или восемь дней. Я еще спросил, не били ли ее, не насиловали, о чем я слышал ранее. Она потупила глаза и ответила, чтобы я об этом не спрашивал, она обо всем расскажет, когда выпустят, и просила, чтобы я об этом никому не говорил. Из этого я понял, что ее и били, и насиловали.
Наступило 10 июня, день, который я ждал с нетерпением. В свидетели я выбрал Геродота, адвоката мне выделили от коллегии защитников. Но когда я его увидел, то понял, что такой молокосос может помочь только прокурору, поэтому я от него отказался. За несколько минут до начала суда приехал Геродот. Я увидел его, поздоровался. Спрашиваю, как это получилось, что все письма попали в руки сигуранцы. Он говорит, что у него производили обыск и все изъяли. Я спросил, получил ли он от меня письмо из сигуранцы. Он сказал, что получил и что я хорошо сделал, написав такое письмо, что оно мне очень поможет на суде. (Я забыл ранее упомянуть, что это письмо тоже было в досаре и меня в трибунале спрашивали, зачем я его написал. Я говорил, что меня убивали и обвиняли в том, что я специальный агент, посланный большевиками, а не от организации украинских националистов. И поэтому я просил Геродота, чтобы он разъяснил, что я не могу быть большевистским агентом, а он это хорошо знал).

Thanks: sollena20141

Share

7

Re: Скомский, Скомський, Скомской

продолжение:

+ Читати більше

В это время в Румынии была объявлена амнистия, и Геродот мне сказал, чтобы я не беспокоился, меня могут освободить. И если это случится, то чтобы я ни в коем случае не соглашался ехать в Россию, если мне это предложат. Я его хотел еще кое о чем расспросить, но он мне сказал:
— Отойдите и не подходите ко мне, потому что увидят и подумают, что я с вами советуюсь.
Я хотел все-таки продолжить с ним разговор, но он встал и отошел от меня. Затем пришла Наталья. Начался суд. Спросив мою фамилию, судья обращается к прокурору:
— Мне кажется, что подсудимый подпадает под амнистию. Читайте закон.
Прокурор читает и доходит до того места, где говорится, что если подсудимый не отбывал наказание сроком свыше 6 месяцев за такое же преступление в последние три года, то подпадает под статью 2 параграф «Д» закона об амнистии за шпионаж. Опускает лист и обращается к судьям:
— Наш подсудимый как раз подпадает под эту статью, а посему именем закона амнистируется, и я в обвинение не скажу ничего и досар закрываю.
Судья обращается ко мне:
— Был ли когда-либо арестован за шпионаж?
— Нет.
— Судился ли после 1926 года?
— Нет.
— Наказание отбывал?
— Нет.
У меня звучали эти «нет», как у маленького ребенка. Далее судья обращается к составу суда.
— Почтенные господа заседатели, закон действительно амнистирует нашего подсудимого. Но я, как председатель суда, не могу взять на себя ответственность и утверждать, что он не судился, потому что мы не знаем ничего, а в досаре нет никаких подтверждений. А посему я считаю досар неполным и прошу отложить суд, покуда мы не наведем справки в генеральной сигуранце, откуда досар поступил к нам.
Члены суда посовещались между собой, и председатель объявляет:
— Суд перенесен на 18 июня 1929 года.
Весь мой восторг улетучился, как будто бы я потерял что-то очень важное. Выхожу из зала, ищу глазами Геродота, но он куда-то увильнул. Наталья в восторге, а я чувствую, что эта амнистия мне не улыбается.
Наступает 18 июня. Меня приводят в зал заседаний. Здесь нет никого: ни Натальи, ни Геродота. Мне объявляет секретарь, что за шпионаж амнистировать не будут, что эти статьи в закон об амнистии были занесены по ошибке, а теперь исключены из него и что я должен взять адвоката, потому что без адвоката нельзя. Я говорю, что мне адвокат не нужен. А он говорит, что тогда адвокат все равно будет назначен от коллегии защитников.
Приходит адвокат, тот же молокосос, говорит мне, что за такое сложное дело он взяться не может, а тем более о шпионаже, потому что нет времени его штудировать. А во-вторых, в таких сложных делах он ничего не смыслит, поэтому советовал мне лучше взять опытного частного адвоката. Я сказал, что у меня нет денег на адвоката и что он мне совсем не нужен.
Мое дело записано первым в списке, вывешенном возле дверей. Консилиум уже в полном составе, а Геродота все нет. Лишь через несколько минут после того, как меня позвали в зал суда, входит Геродот. Наталия стоит возле меня в клетке для подсудимых. Начал председатель суда:
— Знаешь ли ты, подсудимый, в чем обвиняешься?
— Меня подозревают в шпионаже.
— Значит, знаешь?
— Да.
— Признаешь ли ты себя виновным в том, что шпионил в пользу Советов?
— Факта шпионажа я не признаю.
— Подтверждаешь ли ты суду те слова, которые ты говорил в своих показаниях во время следствия?
— Я могу подтвердить только те слова, которые записаны с моих показаний точно, под которыми я подписывался, а если будет что-то добавлено, то я это не признаю.
— Скажи суду, как ты попал в Румынию и когда?
Я начинаю рассказывать историю, о чем я писал ранее.
— Но почему же ты, уйдя из Румынии с ведома румынских властей, когда вернулся, не явился к властям, а пошел к Геродоту и приглашал его шпионить в пользу Советов?
— Я Геродота не приглашал работать в пользу Советов, потому что я сам боролся и буду бороться за украинскую народную республику, чтобы освободить украинский народ от ига большевиков и России.
— Но почему же ты приехал в Румынию?
— Мы имеем на Украине подпольные национальные организации, от которых я был послан к нашим организациям в Румынии для того, чтобы предупредить их о том, что если будет повсеместное восстание на Украине, то чтобы они были к этому готовы и пришли на помощь.
— А скажи суду: ты прятался, когда переходил границу?
— Да, прятался.
— И сколько раз ты переходил границу нелегально?
— Три раза.
— Значит, когда ты переходил границу и прятался, то ты знал, что делаешь преступление и что за это закон наказывает?
— Да, я это знал, но я не жалел своей жизни в борьбе за Украину против большевиков и сейчас не боюсь умереть за украинский народ. Так что переход границы мне был не страшен, и я не боюсь понести наказание за это.
Затем один из заседателей спрашивает:
— А скажи, подсудимый, ты говорил подсудимой Ганшиной о том, что ты был в России, и знает ли она о том, что ты держал связь с Геродотом и для каких целей?
— Эта женщина абсолютно ничего не знала, и я не понимаю, почему ее должны судить вместе со мной.
Председатель суда обращается к Наталии:
— А ты, подсудимая, признаешь свою вину в том, что ты помогала подсудимому Скомскому в шпионаже?
Наталия отвечает, что она ничего о шпионаже не знает, как и о том, за что ее арестовали и держали в тюрьме шесть месяцев.
— А скажи, подсудимая, ты знала о том, что письмо, которое ты получила, было от советских шпионов?
Она отвечает, что не получала никаких писем от советских шпионов, а то письмо было от ее дяди из Константинополя. Затем председатель суда вызывает свидетелей и обращается ко мне:
— Зачем подсудимый вызвал через суд свидетеля Геродота и что хочет, чтобы свидетель подтвердил?
— Я вызвал свидетеля для того, чтобы он подтвердил, что я приехал не от большевиков, как меня обвиняли в сигуранце, а что я был в украинской армии и перешел в Румынию с войском, о чем свидетель Геродот хорошо знает, так как он является секретарем украинского комитета эмигрантов в Румынии. А также, чтобы он подтвердил то, что Запорожченко и Зиньковский есть не советские агенты, а украинские националисты, которые все время боролись против большевиков и сейчас послали меня не шпионить в пользу Советов, а связаться с заграничной организацией в Румынии для совместной борьбы против большевиков, о чем свидетель Геродот знает и может это подтвердить.
— Скажите, свидетель Геродот, что вам известно по делу подсудимого Скомского?
— Я — секретарь миссии украинских эмигрантов в Румынии. Знаю, что подсудимый Скомский является эмигрантом, потому что мне приходилось ему выдавать соответствующие документы, а также это подтверждается тем, что он записан в алфавитной книге украинских эмигрантов с приложением его фотографии, и документом, выданным ему генеральной сигуранцей в 1923 году. Относительно Запорожченко и Зиньковского я могу сказать то, что я знал их как украинских офицеров, находящихся в эмиграции здесь в Румынии. А теперь, когда они живут на Украине, то я не знаю, что они делают. И поэтому, когда они предлагали мне через подсудимого Скомского держать с ними связь, я отнесся к ним с недоверием, боясь, чтобы они не были советскими агентами, а посему отвечал им через подсудимого Скомского, что не буду с ними поддерживать связь, пока не узнаю, что они действительно служат украинской народной республике.
— А вы, свидетель, подтверждаете, что подсудимый Скомский был в украинском национальном войске, бился против большевиков и перешел в Румынию с украинским войском?
— Подсудимый Скомский не был в украинском войске, которое подчинялось главному украинскому командованию и Центральной Раде в Киеве, а перешел в Румынию с отрядом Махно, который никогда в украинское войско не входил. Когда они перешли на территорию Румынии, то наш комитет их принял под свое покровительство, как и других украинцев.
— Больше вы ничего не знаете по этому делу?
— Нет, — отвечает Геродот.
Мне хотелось подойти и дать ему в морду за такие «хорошие» показания. В это время председатель суда дает слово прокурору, который выступает с обвинительной речью:
— Господин председатель и почетный консилиум! Нам известно, что большевики стараются по всей нашей великой Румынии насадить своих агентов, чтобы разносить свою заразу и шпионить против нас. Они организовали очень много таких банд, в которых работают эмигранты. Благодаря нашей хорошей полиции мы уже многих раскрыли, но еще больше осталось нераскрытых. Эта новая банда, которая хотела втянуть в свою сферу и Геродота, действительно была делом рук большевиков во главе с хорошо нам известными агентами Зиньковским и Запорожченко. И наш подсудимый Скомский является не кем иным, как участником этой организации. Наша славная сигуранца, благодаря ее бдительности, сумела раскрыть эту банду и точно установила, что наш подсудимый Скомский является не одним из борцов за восстановление национальной Украины, как он говорит перед судом, а одним из многочисленных советских агентов.
Господин председатель и почетный консилиум! Вы слыхали, что нам говорит свидетель подсудимого Геродот? Он говорит, что Скомский в украинской армии не был, а был в отряде Махно. Кто же такой Махно? Нам всем хорошо известно, что Махно перешел к нам со своей бандой. К ней принадлежал и наш подсудимый Скомский. Мы его приняли как честного эмигранта, дали ему хлеб, соль и приют. А он попытался организовать бунт в нашей провинции Буковине. Мы видим, что все эти организации, созданные большевиками, развиваются все больше и больше и лишь потому, что наши суды очень мягкие. Я призываю суд больше внимания уделять этим шпионским организациям и подвергать суровому наказанию виновных, одним из которых является наш подсудимый Скомский. А посему прошу наказать его по самой суровой статье закона за шпионаж в мирное время и осудить к 5 годам тюремного заключения.
Предоставляется слово защите. Выходит мой молокосос и говорит:
— Я прошу за отсутствием вины подсудимую Наталию Ганшину оправдать. В защиту подсудимого Скомского ничего сказать не могу и все оставляю на усмотрение почтенного военного консилиума.
Мне предоставили последнее слово. Конечно, послушав прокурора и услышав о 5 годах тюрьмы, у меня дрожь побежала по коже, но все-таки держу слово:
— Все то, в чем обвинял меня господин прокурор, есть лишь слова, ничем не подкрепленные. Я себя виновным в причастности к шпионской организации во вред румынскому государству не признаю. Наоборот, все наши национальные организации надеются, что румынское государство нам поможет освободиться от большевиков если не силой, то оружием. И я, будучи украинцем-националистом, не мог работать на большевиков. А посему в этой части обвинения прошу суд меня оправдать. Что касается обвинения в нелегальном переходе границы, то это оставляю на усмотрение консилиума.
Суд уходит на совещание, меня выводят в коридор. Долго ждать не пришлось. Через несколько минут выходит прокурор и говорит:
— Получил год. Ты доволен?
Я отвечаю, что не понимаю, за что.
— Сделаем пересмотр, — говорит он, — и я уверен, что получишь больше. Ты видел, что я даже досар не читал. Лучше будь доволен этим.
В это время выходит Геродот, берет под руку прокурора, и они идут вместе по коридору в кабинет. Я был до того сердит на него, что взял бы его за глотку и задушил. После всего этого мне стало ясно, что он меня все время продавал.
Наталия очень рада. Секретарь сказал ей, что она оправдана. Я хотел подавать кассацию, но адвокат мне не советовал, да и денег неоткуда было взять. Хотя Наталия обещала заложить все свое имущество: одежду и мебель, занять у кого-нибудь еще 2–3 тысячи лей. Но я, зная, что ее могут выслать за границу, советовал ей обо мне не беспокоиться.
Отбывать наказание мне назначают в центральной тюрьме «Дофтане», где, я слыхал, находятся все политзаключенные. Я также слышал, что это самая ужасная из всех румынских тюрем. Но все-таки я был рад, что попаду в нее и увижу всех политзаключенных Румынии. А еще потому, что надеялся передать оттуда через кого-либо весточку о себе в Одессу. Но в «Дофтане» я встретил совсем другую обстановку, чем ожидал. Политическая группа меня не приняла. На все мои заявления о приеме в организацию мне отвечали, что я шпион, а таких они не принимают. Советовали идти в другую организацию — к тем, кто был осужден за шпионаж.
В эту группу входило несколько человек антисемитов во главе со студентом Ясского университета. Тут были и мадьярские шпионы, и кучка провокаторов, которые были выброшены из организации политзаключенных, и агенты администрации. Сюда попал и я. Положение в тюрьме скверное. Харчи очень плохие: 400 г хлеба и 50 г чего-то вареного без всяких жиров, один раз в неделю дают 95 г мяса на человека. Сижу в одиночке. Здесь есть кровать, рогожка и одеяло. Ночь провожу в камере, день — во дворе. Работы никакой. Сильно голодаю. Не получаю никакой помощи…
На этих харчах я прожил месяц с лишним и до того ослаб, что когда, бывало, засидишься на одном месте, а затем подымаешься на ноги, то начинается головокружение. В это время на воле рабочие вышли на демонстрацию с требованиями улучшения быта политзаключенных в тюрьмах. Собрание политзаключенных тоже приняло решение выставить свои требования и объявить голодовку. В знак солидарности с другими товарищами мы тоже объявили голодовку. Она продолжалась сутки. Мы ее проиграли только потому, что центральный комитет румынской компартии в это время распался, партия раскололась на несколько фракций и не проводила организационную работу, даже не осведомив рабочие массы о том, что в тюрьмах началась борьба. Конечно, мы кое-что выиграли этой голодовкой, но только временно, не утвердив навсегда особый режим политзаключенных в законе. Зато потеряли двух лучших товарищей, которые умерли после голодовки. После этой борьбы я уже вошел в организацию политзаключенных с полным правом избирательного голоса.
С ноября месяца я стал переписываться с Бугаенко, Даниловым и Натальей, которые мне прислали от имени всей бухарестской группы махновцев одежду и обувь, а также каждый месяц присылали посылки с едой и деньги. По моим подсчетам, они мне помогли на 12 000 лей. После голодовки я не мог кушать что попало, лить бы набить желудок, требовалось специальное питание. Из моих писем они об этом знали и присылали все необходимое. Перед моим освобождением Данилов лично прислал мне новый костюм, туфли, носки, пару белья, в общем, одел меня с головы до ног. Я знал, что это для него было очень тяжело, поэтому обещал отблагодарить при первой возможности.
12 июня 1930 года я покидаю «Дофтану», приезжаю в Вакарешт. Здесь ко мне пришла на свидание Наталия, принесла мне 100 лей и передала от всех наших ребят предостережение, чтобы я ни в коем случае не соглашался ехать на российскую границу, потому что может быть несчастье. Я, конечно, был этому удивлен. По-моему, так не могло случиться. Наталья сильно просила, чтобы я, если все же поеду в Россию, постарался вытребовать ей визу для выезда из Румынии, потому что ей здесь стало жить совсем невозможно. Агенты и полиция ее беспокоят каждый день. Потом она созналась, что в военном трибунале во время допроса ее насиловали и что она не могла пережить такого зверства, поэтому позже бросалась под трамвай, чтобы покончить с жизнью.
17 июня 1930 года я освободился из тюрьмы. Под конвоем меня опять ведут в сигуранцу. На следующий день утром я встречаюсь с уже знакомой мне отвратительной рожей — инспектором Ионеску. Он меня узнал. Спрашивает, сколько мне дали. Отвечаю, что один год.
— Мало, — говорит, — если бы я был судья, то я бы тебе дал минимум 10 лет. А теперь куда хочешь ехать?
Я говорю, что без документов я никуда не поеду. А если меня куда-либо хотят отправить без документов, то лучше в Россию.
— В Россию мы тебя не отправим.
— Тогда оставьте меня здесь.
— Здесь тебя оставлять нельзя, нам не нужны такие бандиты, как ты.
— Тогда дайте мне документы и визу, я поеду куда угодно.
— Мы отправим тебя в Чехословакию. Хочешь?
— Если с документами, то поеду. А кто меня примет без документов?
— Ты поедешь в Чехословакию и больше нечего говорить. Но смотри, если вернешься в Румынию, то тебя здесь не примут…
Меня везут в Чехословакию. В ночь на 24 июня 1930 года я перешел границу, два дня блудил в горах, потом вышел на дорогу.
Прихожу в г. Рахов и являюсь в полицию. Заявляю, что меня выбросили из Румынии за подозрение в организации страйка, и прошу, чтобы меня отправили к русскому послу, что я был эмигрантом и жил в Румынии 10 лет. Меня отправляют на польскую границу и выбрасывают в Польшу. Еще в Чехословакии в жандармерии я рассмотрел карту и заметил, что там недалеко до русской границы. Решил пойти в том направлений пешком, но километров за сорок от границы меня задержали в Тлусту жандармы, затем отправили в Тернополь…
Суд меня приговаривает за переход границы к одному месяцу тюремного заключения. Сижу в тюрьме в Тернополе. После отбытия наказания меня опять отправляют в Румынию. Румыния меня не принимает и отправляет назад в Польшу… Меня держат в полиции 5 дней. Я прошусь к губернатору и говорю, что если они меня не отправят в Россию или не дадут никаких документов в тот же день и не освободят, то я объявляю голодовку и никуда не поеду, покуда не придет ответ от Лиги Наций, куда я буду писать жалобу. Не знаю, помогло это или что-то другое, но меня на следующий день отправляют в Борщов, а оттуда — на границу в комендатуру пограничного отряда. Это было поздно вечером, часов в десять. Приходят два офицера. Во дворе темно, поэтому их лица не могу рассмотреть. Один спрашивает меня:
— Что с тобой?
Я говорю, что меня хотят отправить в Россию.
— А ты что, большевик?
— Нет, не большевик.
— А чего же ты хочешь идти в Россию?
— Потому что мое положение такое, что нужно идти туда, куда ведут.
Два пограничника и жандарм приводят меня на границу к Бугу. Проходим мельницу, вижу проволочное заграждение, впереди внизу видно, как блестит вода. Мне говорят, что речка не глубокая. Я спускаюсь вниз, раздеваюсь и бреду. Стало легче, что освободился от сопровождающих. Но еще побаиваюсь, чтобы не подстрелили.
После переправы через речку иду по дорожке, чтобы встретиться с патрулем. Никого нет. Сажусь на камень и ожидаю. Закурил, думая, что может так быстрей заметят, придут и отведут в комендатуру. Ждал с полчаса, никого нет. Затем сам пошел к селу. Иду по селу, встречаю молодого парня, прошу, чтобы отвел меня в комендатуру…
На следующий день приезжает уполномоченный отряда К-Подольска и меня отправляют туда. Там ожидал три дня, пока придет распоряжение из Одессы. Дождался. Дают деньги на дорогу, и я качу в Одессу к Зиньковскому. Многое за это время переменилось. Я даже говорить по-русски разучился. Надо отдохнуть и подлечиться. Вот и красная Одесса. Встаю с поезда, смотрю в календарь: 22 июля 1930 года, на часах — 2 часа 30 минут.

(ГДА СБУ, УСБУ в Запорізькій області, справа № 9973, арк. 41–88)

www.e-reading.club/chapter.php/1 … Mahna.html

Thanks: sollena20141

Share

8

Re: Скомский, Скомський, Скомской

...
У Гуляй-Польских деятелей есть стремление рaсширить свое влияние дaлеко зa пределaми зaхвaченного ими рaйонa, их aгитaторы появляются в других aрмиях.

Если не принять зa жест зaявление Мaхно - Скомский (aрестовaнный в 13 aрмии) был комaндировaн от бригaды по вaжным делaм в Сaмaру. Между Мaхно и Григорьевым происходил обмен делегaциями и велись переговоры по проводу. Мaхно зaявлял Григорьеву, что он ему не сочувствует. В Гуляй-Поле рaботaют две типогрaфии, сюдa из Мaриуполя везут еще одну. Зa последнее время в рaйон стекaется множество темных и подозрительных элементов..."[406].

www.rulit.me/books/dorogi-nestor … 3-131.html

Thanks: sollena20141

Share

9

Re: Скомский, Скомський, Скомской

В данной теме уже упоминалось дело "Гуляйпольского военно-махновского контрреволюционного повстанческого полка", по которому в 1938 г. к уголовной ответственности были якобы привлечены некоторые широко известные участники махновского движения В.М.Шаровский, Н.С.Зуйченко и др. Привожу здесь некоторые подробности упомянутого уголовного дела.

По данному делу в феврале-марте 1938 г. Гуляйпольским РО НКВД УССР было арестовано 40 человек:
- Дейнега Клим Андреевич
- Горпинич Роман Тихонович
- Мартыненко Павел Трофимович
- Панага Василий Макарович
- Тищенко Петр Сергеевич
- Брацило Иван Иванович
- Роскаряка Алексей Степанович
- Брацило Давид Иванович
- Тарасенко Антон Андреевич
- Вербицкий Дмитрий Лукич
- Припихайло Тимофей Елисеевич
- Жовниренко Иван Фёдорович
- Хохотва Сергей Максимович
- Филенко Лука Гаврилович
- Горпинич Ефим Яковлевич
- Быковский Савелий Павлович
- Скомский Александр Францевич
- Горпинич Гавриил Данилович
- Жовниренко Николай Фёдорович
- Остапенко Антон Кузьмич
- Брацило Федот Иванович
- Овдиенко (Авдиенко) Степан Михайлович
- Вовченко Иван Иванович
- Лысенко Василий Денисович
- Вовк Иван Денисович
- Подгорный Тит Алексеевич
- Лютый Григорий Иванович
- Спринский (Сиренек) Никифор Тимофеевич
- Заблоцкий Петр Григорьевич
- Кириченко Иван Тихонович
- Мороз Яков Артемьевич
- Лютый Никита Кузьмич
- Рыбальченко Аким Ефимович
- Пидрепный Иван Дмитриевич
- Шамрай Герасим Васильевич
- Сапун Тит Порфирьевич
- КостоглотАвксентий Емельянович
- Непойда Иван Иванович
- Сененко Кузьма Тимофеевич
- Педоря Яков Петрович

Все арестованные по данному делу обвинялись в том, "что они являются участниками Гуляйпольского военно-махновского полка, ставившего своей целью вооруженную борьбу путем восстания против Сов. власти и, что являясь участниками этого военно-махновского контрреволюционного повстанческого полка, они среди населения проводили контрреволюционную деятельность, направленную на срыв мероприятий, проводимых партией и Сов. властей, доказывая нерентабельность колхозной системы, обвиняя в этом Советскую власть и партию, всячески контрреволюционно клевеща на их руководителей и активно подготавливали совершать диверсионные акты на уязвимых государственных и колхозных объектах, а также подготавливались совершать террористические акты над активом села коммунистов и комсомольцами, чем совершили преступление предусмотренное ст.ст. 54-11, 54-10, 19, 54-8, 54-7 УК УССР". Скомский А.Ф. к тому же обвинялся в том, "что он до дня его ареста являлся агентом Румынской разведки".

За указанные преступления решением Тройки УНКВД по Днепропетровской области от 1 апреля 1938 г. все обвиняемые были осуждены к расстрелу. Приговор приведен в исполнение в г. Днепропетровске 23 апреля (28 человек), 25 апреля (9 человек), 9 мая (2 человека) и 7 июля (1 человек) 1938 г.

В 1959 г. все указанные лица были реабилитированы.

www.makhno.ru/forum/showthread.p … amp;page=7

Share

10

Re: Скомский, Скомський, Скомской

Скомский Александр Францевич
Родился в 1897 г., с. Гуляй-Поле Александровского уезда Екатеринославской губ.; украинец; образование общее; беспартийный; колхозник-каменщик. Проживал: с.Гуляйполе Гуляйпольского района Днепропетровской обл..
Арестован в марте 1938 г.
Приговорен: Тройка УНКВД Днепропетровской обл. 1 апреля 1938 г., обв.: принадлежность к к.-р.военно-махновскому повстанческому полку, подготовка террактов.
Приговор: ВМН Расстрелян 23 апреля 1938 г. Место захоронения - Днепропетровск.
Источник: Материалы к биографическому словарю социалистов и анархистов, НИПЦ "Мемориал" (Москва)

lists.memo.ru/index18.htm

Thanks: sollena20141

Share

11 ( 26-04-2015 12:56:03 змінене sollena2014 )

Re: Скомский, Скомський, Скомской

Алёна пише:

Скомский Александр Францевич
Родился в 1897 г., с. Гуляй-Поле Александровского уезда Екатеринославской губ.; украинец; образование общее; беспартийный; колхозник-каменщик. Проживал: с.Гуляйполе Гуляйпольского района Днепропетровской обл..
Арестован в марте 1938 г.
Приговорен: Тройка УНКВД Днепропетровской обл. 1 апреля 1938 г., обв.: принадлежность к к.-р.военно-махновскому повстанческому полку, подготовка террактов.
Приговор: ВМН Расстрелян 23 апреля 1938 г. Место захоронения - Днепропетровск.
Источник: Материалы к биографическому словарю социалистов и анархистов, НИПЦ "Мемориал" (Москва)

lists.memo.ru/index18.htm

  Спасибо, Алёна! Такая большая работа за столь короткое время! С сайта memo.ru  и форума о махновском движении мы начинали; книгу ""За золотом Нестора Махно", в которой  воспоминания Андрея Ф. Скомского, там на этом форуме и посоветовали.

Без ответа остаются пока 3 вопроса:

1. о несоответствии официальных данных о национальности, уровне образования и роде занятий Скомского Александра Францевича и наших сведений, полученных от отца;

2. разные отчества детей в семье Скомских Франца и Агафьи;

3. Ничего пока неизвестно о судьбе Феофана Сафроновича (?!) Скомского, родного  брата Александра Ф. и Андрея Ф. Скомских.

  Кроме того, на том форуме предоставили данные о реабилитации деда, после чего мы делали запрос в Запорожский архив. Благодаря общению на том форуме, нашлись наши близкие родственники, двоюродные сестры и брат, а так же племянники! Мы рады обретению друг друга и понимаем, что родственников гораздо больше, т.к. семьи были большие: 7 детей в семь деда и 7 в семье прадеда!

Thanks: Алена1

Share

12 ( 04-07-2015 17:26:35 змінене Sergey.Sk )

Re: Скомский, Скомський, Скомской

Здравствуйте! только начал интересоваться родословной Скомских и вот такая удача, если коротко то моего деда звали Петр родился в г,Гуляйполе, (по роду деятельности строитель переехал в Казахстан , в Алмате женился на моей бабушке Марье Афанасиевне Заиченко  Дети Валерий -мой отец и  тетушка Наталья -- со слов моего отца - его дед ,мой прадед, ,был  по профессии каменщик и знаю только то что его расстреляли .Сам лично с дедом Петром я знаком не был -видел только одну его фото, так исторически сложилось что я с братом Михаилом родились в Украине(Полтава ) а к бабушке Марье летали с отцом в Алмату последний раз в 94-м году , если мы родственники - рад с вами познакомиться )) благодаря вам узнал много чего интересного , прочитал все ваши публикации на разных форумах - ибо только там смог узнать какую либо информацию по сей фамилии Скомский

 БУДУ ОЧЕНЬ ПРИЗНАТЕЛЕН ЕСЛИ ВДРУГ У ВАС ЕСТЬ СТАРЫЕ ФОТОГРАФИИ МОЕГО ДЕДА -ПЕТРА ОЛЕКСАНДРОВИЧА   и всех остальных СКОМСКИХ, ТАК ЖЕ МОЖЕТ У ВАС ЕСТЬ ФОТО ПРОБАБУШКИ ТИХОЙ,   ,,,ПРОШУ МЕНЯ ПРОСТИТЬ ЧТО БЕЗ ИМЕНИ И ОТЧЕСТВА,  ОТ БОЛЬШОГО КОЛИЧЕСТВА ИМЕН ВСЕ ПЕРЕМЕШАЛОСЬ -БЕЗ ЛИСТКА И РУЧКИ СРАЗУ НЕ  РАЗОБРАТЬСЯ  ,,,

Share

13

Re: Скомский, Скомський, Скомской

Среди репрессированных Петра Скомского вроде нет lists.memo.ru/index18.htm - впрочем, этот список неполон, моего расстрелянного в 1938 г. деда там нет тоже

Скомпская Стефания Ульяновна
(варианты отчества: Юлиановна) Родилась в 1894 г., г. Ленинград; полька; беспартийная; ст. телефонистка Центральной телефонной станции. Проживала: г. Ленинград, ул. Марата, д. 39, кв. 15..
Приговорена: Комиссией НКВД и Прокуратуры СССР 17 января 1938 г., обв.: ст. ст. 58-6-11 УК РСФСР.
Приговор: ВМН Расстреляна 25 января 1938 г. Место захоронения - г. Ленинград.
Источник: Ленинградский мартиролог т.8 (готовится к печати)

Скомская Анна Иосифовна
(варианты отчества: Осиповна, Юзефовна) Родилась в 1927 г., Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес; полька; подданство: гражданка Польши; Проживала: Белорусская ССР, Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес.
Приговорена: 10 февраля 1940 г., обв.: ОСАДНИК.
Приговор: Выселена. 25.02.40 прибыла на спецпоселение: ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛ., СОКОЛЬСКИЙ р-н, СОКОЛ. 18.05.41 умерла на спецпоселении, место захоронения:Г.СОКОЛ ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛАСТЬ
Источник: База данных "Польские спецпереселенцы в Вологодской обл."

Скомская Вера Иосифовна
(варианты отчества: Осиповна, Юзефовна) Родилась в 1937 г., Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес; полька; подданство: гражданка Польши; Проживала: Белорусская ССР, Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес.
Приговорена: 10 февраля 1940 г., обв.: ОСАДНИК.
Приговор: Выселена. 25.02.40 прибыла на спецпоселение: ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛ., СОКОЛЬСКИЙ р-н, СОКОЛ. 16.05.41 умерла на спецпоселении, место захоронения:Г.СОКОЛ ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛАСТЬ
Источник: База данных "Польские спецпереселенцы в Вологодской обл."

Скомская Мария Ивановна
(варианты имени: Марьяна) Родилась в 1900 г., Ломжинская губ., Ралевицы; полька; подданство: гражданка Польши; образование низшее; на с/п - домохозяйка. Проживала: Белорусская ССР, Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес.
Приговорена: 10 февраля 1940 г., обв.: ОСАДНИК.
Приговор: Выселена. 25.02.40 прибыла на спецпоселение: ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛ., СОКОЛЬСКИЙ р-н, СОКОЛ. Осв. 04.09.41 по Указу ПВС СССР "Об амнистии польских граждан"
Источник: База данных "Польские спецпереселенцы в Вологодской обл."

Скомская София Иосифовна
(варианты имени: Соня, Софья; варианты отчества: Осиповна, Юзефовна) Родилась в 1925 г., Калишское в-во, пов. Острув, Ралевицы; полька; подданство: гражданка Польши; Проживала: Белорусская ССР, Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес.
Приговорена: 10 февраля 1940 г., обв.: ОСАДНИК.
Приговор: Выселена. 25.02.40 прибыла на спецпоселение: ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛ., СОКОЛЬСКИЙ р-н, СОКОЛ. Осв. 04.09.41 по Указу ПВС СССР "Об амнистии польских граждан"
Источник: База данных "Польские спецпереселенцы в Вологодской обл."

Скомский Александр Францевич
Родился в 1897 г., с. Гуляй-Поле Александровского уезда Екатеринославской губ.; украинец; образование общее; беспартийный; колхозник-каменщик. Проживал: с.Гуляйполе Гуляйпольского района Днепропетровской обл..
Арестован в марте 1938 г.
Приговорен: Тройка УНКВД Днепропетровской обл. 1 апреля 1938 г., обв.: принадлежность к к.-р.военно-махновскому повстанческому полку, подготовка террактов.
Приговор: ВМН Расстрелян 23 апреля 1938 г. Место захоронения - Днепропетровск.
Источник: Материалы к биографическому словарю социалистов и анархистов, НИПЦ "Мемориал" (Москва)

Скомский Андрей Валентинович
Родился в 1906 г., Житомирская обл., Володарско-Волынский р-н, д. Люгарда; поляк; Проживал: Житомирская обл., Володарско-Волынский р-н, д. Люгарда.
МГБ Гродно-Брест-Литовской ж.д. 25 марта 1948 г.
Приговорен: ВТв/МВД Житомирской област 28 июня 1948 г., обв.: 54-1а (Указа от 19.04.43 в приговоре нет).
Приговор: 25 лет ИТЛ, 5 лет поражения в правах
Источник: База данных "Польские заключенные воркутинских лагерей"

Скомский Андрей Сафонович
Родился  в с.Гуляй-Поле Александровского уезда Екатеринославской губ.; украинец; б/п, бывший анархист; рабочий. Проживал: Одесса.
Арестован в июне 1941 г.
Приговорен: в 1941 г., обв.: социально-опасный элемент.
Приговор: 10 лет лагерей
Источник: Материалы к биографическому словарю социалистов и анархистов, НИПЦ "Мемориал" (Москва)

Скомский Антон Иосифович
(варианты отчества: Осипович, Юзефович) Родился в 1931 г., Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес; поляк; подданство: гражданин Польши; Проживал: Белорусская ССР, Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес.
Приговорен: 10 февраля 1940 г., обв.: ОСАДНИК.
Приговор: Выселен. 25.02.40 прибыл на спецпоселение: ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛ., СОКОЛЬСКИЙ р-н, СОКОЛ. Осв. 04.09.41 по Указу ПВС СССР "Об амнистии польских граждан"
Источник: База данных "Польские спецпереселенцы в Вологодской обл."

Скомский Антон Юлианович
Родился в 1898 г., г. Ленинград; поляк; слесарь. Проживал: г. Ленинград.
Приговорен: Тр.УНКВД Ленинградской об. 5 ноября 1938 г., обв.: КРД.
Приговор: 8 лет ИТЛ
Источник: База данных "Польские заключенные воркутинских лагерей"

Скомский Вячеслав Болеславович
Родился в 1896 г., Литва, сел. Зеленка; поляк; заготовитель буфета ст. Моздок.
Приговорен: тройка при НКВД СО АССР 4 октября 1938 г.
Приговор: расстрел
Источник: Книга памяти Республики Северная Осетия - Алания.

Скомский Григорий Николаевич
Родился в 1914 г., Винницкая обл., Старо-Константиновский р-н, Поповцы с.; поляк; образование начальное; колхозник, 22 колхоз.. Проживал: Акмолинская (Целиноградская) обл. 22 т-п..
Арестован 16 июля 1938 г. Сталинский РО НКВД.
Приговорен: Тройка УНКВД по Северо-Казахстанской обл. 12 октября 1938 г., обв.: 58-6 УК РСФСР.
Приговор: ВМН Реабилитирован 28 мая 1963 г. Определение Военного трибунала Турк.ВО. за отсутствием события преступления
Источник: Сведения КНБ РК

Скомский Иосиф Иванович
Родился в 1898 г., Винницкая, Полонский р-н, Добрилозы.; поляки; образование начальное; колхозник. Проживал: Северо-Казахстанская обл., Красноармейский р-н, Зеленый Гай..
Арестован 25 ноября 1937 г. Красноармейский РО УНКВД.
Приговорен: Решение тройки УНКВД Северо-Казахстанской обл. 3 декабря 1937 г., обв.: 58-10 УК РСФСР.
Приговор: 10 лет ИТЛ Реабилитирован 29 сентября 1958 г. Президиум Кокчетавского облсуда ЗА НЕДОКАЗАННОСТЬЮ СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ
Источник: Сведения ДКНБ РК по Акмолинской обл.

Скомский Максим Иосифович
(варианты отчества: Осипович, Юзефович) Родился в 1940 г., Вологодская обл., Сокольский р-н, Сокол; поляк; подданство: гражданин Польши;
Приговорен: , обв.: ОСАДНИК.
Приговор: Родился 11.09.40 на спецпоселении: ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛ., СОКОЛЬСКИЙ р-н, СОКОЛ (ТОРФОРАЗРАБОТКИ). 29.03.41 умер на спецпоселении, место захоронения:Г.СОКОЛ ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛАСТЬ
Источник: База данных "Польские спецпереселенцы в Вологодской обл."

Скомский Роман Иосифович
(варианты отчества: Осипович, Юзефович) Родился в 1933 г., Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес; поляк; подданство: гражданин Польши; Проживал: Белорусская ССР, Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес.
Приговорен: 10 февраля 1940 г., обв.: ОСАДНИК.
Приговор: Выселен. 25.02.40 прибыл на спецпоселение: ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛ., СОКОЛЬСКИЙ р-н, СОКОЛ. Осв. 04.09.41 по Указу ПВС СССР "Об амнистии польских граждан"
Источник: База данных "Польские спецпереселенцы в Вологодской обл."

Скомский Ульян Иосифович
(варианты имени: Юльян; варианты отчества: Осипович, Юзефович) Родился в 1920 г., Калишское в-во, пов. Острув, Шеронивицы; поляк; подданство: гражданин Польши; на с/п - торфоразработки. Проживал: Белорусская ССР, Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес.
Приговорен: 10 февраля 1940 г., обв.: ОСАДНИК.
Приговор: Выселен. 25.02.40 прибыл на спецпоселение: ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛ., СОКОЛЬСКИЙ р-н, СОКОЛ. Осв. 04.09.41 по Указу ПВС СССР "Об амнистии польских граждан"
Источник: База данных "Польские спецпереселенцы в Вологодской обл."

Скомскис Винцас Винцас
Род.  в Литва; литовец; Прож.: Литва.
Арест. 14 июня 1941 г.
Источник: Красноярское общество "Мемориал"

Пошук предків: Глушак (Брянськ.) Ковальов Федосенко (Могилевськ.)
Оглотков (Горбат. п. НГГ) Алькин Душин Жарков Кульдішов Баландин (Симб. губ.)
Клишкін Власенко Сакунов Кучерявенко (Глухів)
Кириченко Бондаренко Білоус Страшний (Новомоск. Дніпроп.)

Share

14 ( 04-07-2015 22:43:08 змінене Sergey.Sk )

Re: Скомский, Скомський, Скомской

Скомский Петр Александрович  1928 года рождения не был репрессирован по причине того что на момент прихода немцев он был под фамилией матери  Тихая-Тихий -это он сам лично моему отцу рассказывал - а отец его Скомский Александр Францевич 1897 г.р со слов моего деда был расстрелян как раз не потому что мол  Махновец и тому подобное -- а потому что  он  состоял в церковной общине  и вот по приезду неких лиц из нквд  которым были крайне необходимы то ли строй материалы то ли другие материальные народные блага "попросили ' этими благами общества поделиться с советской властью, просили настойчиво ,  мой прадед как человек порядочный ,кровные народные блага Гуляйпольского  рабочего народа естественно разделить с нквд отказался  - расстрел.

Share

15

Re: Скомский, Скомський, Скомской

Sergey.Sk и sollena2014, мы поздравляем Вас с тем, что Вы нашли друг друга! smile Мы рады за Вас! smile
Надеемся на воссоединение Ваших веточек не только на вашем семейном древе, но и в реальной жизни тоже! wink

Share

16

Re: Скомский, Скомський, Скомской

1    Скомский    Франц Адам.    Варшавское ген.-губ., Калишская губ., Калишский у., г. Калиш   
Воинское звание:    Стрелок
Вероисповедание:    Римско-католическое
Семейное положение:    Холост
Событие:    Пропал без вести
Дата события:    28.11.-06.12.1914
Источник:    «Именной список №1092 убитым, раненым и без вести пропавшим солдатам.», стр.17470

2    Скамский    Анисий Макс.    Киевское ген.-губ., Подольская губ., Могилёвский у., Хмельникской   
Воинское звание:    Рядовой
Вероисповедание:    Православное
Семейное положение:    Холост
Событие:    Ранен
Дата события:    1914/15
Источник:    «Именной список №393 убитым, раненым и без вести пропавшим нижним чинам.», стр.6281

Share

17 ( 04-12-2017 17:59:52 змінене litar Л )

Re: Скомский, Скомський, Скомской

Из списка Вілнянськкого СКНС (сільський Комітет Незаможних Селян)
16. СКОМСЬКИЙ Грицько
ДАЗО. Р - 661, оп. 1, спр. 100

    Из ПРОТОКОЛА проверки земельно-правовых списков окончательного землеустройсва гр-н Г-Поля… [Херсуньська сотня]
   16) двор под № 227 СКОМСКОЙ Агафьи из 2-х едоков – ея и дочери Антонины фактически и формально не отделился от двора получившего землю в хут. Вольном.
Исключить из списков
   24) СКОМСКУЮ Агафью и Антонину, как составляющих один двор с двором получившим землю на х. Вольном.
ДАЗО. Р - 182.

Коли добром ніхто не дасть нам світла, – Його здобути треба – не молить,
Бо без борні нікчемні всі молитви. І свічки мирної не варта та країна,
Що в боротьбі її не запалила.

Share

18

Re: Скомский, Скомський, Скомской

kbg_dnepr пише:

Среди репрессированных Петра Скомского вроде нет lists.memo.ru/index18.htm - впрочем, этот список неполон, моего расстрелянного в 1938 г. деда там нет тоже

А кто Ваш дед, который был расстрелян в 1938 г.? 

Спасибо за список. Из пока имеющихся у нас данных, наши родственники в этом списке - это Скомский Александр Францевич, наш дед, и его брат, Скомский Андрей Сафонович, который на самом деле Францевич. В настоящее время это обстоятельство является загадкой, но у Франца Ивановича и Агафьи Лукьяновны Скомских часть детей были, как положено, Францевичи, а некоторые - Сафоновичи. В частности, Феофан Сафонович.

Скомпская Стефания Ульяновна
(варианты отчества: Юлиановна) Родилась в 1894 г., г. Ленинград; полька; беспартийная; ст. телефонистка Центральной телефонной станции. Проживала: г. Ленинград, ул. Марата, д. 39, кв. 15..
Приговорена: Комиссией НКВД и Прокуратуры СССР 17 января 1938 г., обв.: ст. ст. 58-6-11 УК РСФСР.
Приговор: ВМН Расстреляна 25 января 1938 г. Место захоронения - г. Ленинград.
Источник: Ленинградский мартиролог т.8 (готовится к печати)

Скомская Анна Иосифовна
(варианты отчества: Осиповна, Юзефовна) Родилась в 1927 г., Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес; полька; подданство: гражданка Польши; Проживала: Белорусская ССР, Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес.
Приговорена: 10 февраля 1940 г., обв.: ОСАДНИК.
Приговор: Выселена. 25.02.40 прибыла на спецпоселение: ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛ., СОКОЛЬСКИЙ р-н, СОКОЛ. 18.05.41 умерла на спецпоселении, место захоронения:Г.СОКОЛ ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛАСТЬ
Источник: База данных "Польские спецпереселенцы в Вологодской обл."

Скомская Вера Иосифовна
(варианты отчества: Осиповна, Юзефовна) Родилась в 1937 г., Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес; полька; подданство: гражданка Польши; Проживала: Белорусская ССР, Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес.
Приговорена: 10 февраля 1940 г., обв.: ОСАДНИК.
Приговор: Выселена. 25.02.40 прибыла на спецпоселение: ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛ., СОКОЛЬСКИЙ р-н, СОКОЛ. 16.05.41 умерла на спецпоселении, место захоронения:Г.СОКОЛ ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛАСТЬ
Источник: База данных "Польские спецпереселенцы в Вологодской обл."

Скомская Мария Ивановна
(варианты имени: Марьяна) Родилась в 1900 г., Ломжинская губ., Ралевицы; полька; подданство: гражданка Польши; образование низшее; на с/п - домохозяйка. Проживала: Белорусская ССР, Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес.
Приговорена: 10 февраля 1940 г., обв.: ОСАДНИК.
Приговор: Выселена. 25.02.40 прибыла на спецпоселение: ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛ., СОКОЛЬСКИЙ р-н, СОКОЛ. Осв. 04.09.41 по Указу ПВС СССР "Об амнистии польских граждан"
Источник: База данных "Польские спецпереселенцы в Вологодской обл."

Скомская София Иосифовна
(варианты имени: Соня, Софья; варианты отчества: Осиповна, Юзефовна) Родилась в 1925 г., Калишское в-во, пов. Острув, Ралевицы; полька; подданство: гражданка Польши; Проживала: Белорусская ССР, Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес.
Приговорена: 10 февраля 1940 г., обв.: ОСАДНИК.
Приговор: Выселена. 25.02.40 прибыла на спецпоселение: ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛ., СОКОЛЬСКИЙ р-н, СОКОЛ. Осв. 04.09.41 по Указу ПВС СССР "Об амнистии польских граждан"
Источник: База данных "Польские спецпереселенцы в Вологодской обл."

Скомский Александр Францевич
Родился в 1897 г., с. Гуляй-Поле Александровского уезда Екатеринославской губ.; украинец; образование общее; беспартийный; колхозник-каменщик. Проживал: с.Гуляйполе Гуляйпольского района Днепропетровской обл..
Арестован в марте 1938 г.
Приговорен: Тройка УНКВД Днепропетровской обл. 1 апреля 1938 г., обв.: принадлежность к к.-р.военно-махновскому повстанческому полку, подготовка террактов.
Приговор: ВМН Расстрелян 23 апреля 1938 г. Место захоронения - Днепропетровск.
Источник: Материалы к биографическому словарю социалистов и анархистов, НИПЦ "Мемориал" (Москва)

Скомский Андрей Валентинович
Родился в 1906 г., Житомирская обл., Володарско-Волынский р-н, д. Люгарда; поляк; Проживал: Житомирская обл., Володарско-Волынский р-н, д. Люгарда.
МГБ Гродно-Брест-Литовской ж.д. 25 марта 1948 г.
Приговорен: ВТв/МВД Житомирской област 28 июня 1948 г., обв.: 54-1а (Указа от 19.04.43 в приговоре нет).
Приговор: 25 лет ИТЛ, 5 лет поражения в правах
Источник: База данных "Польские заключенные воркутинских лагерей"

Скомский Андрей Сафонович
Родился  в с.Гуляй-Поле Александровского уезда Екатеринославской губ.; украинец; б/п, бывший анархист; рабочий. Проживал: Одесса.
Арестован в июне 1941 г.
Приговорен: в 1941 г., обв.: социально-опасный элемент.
Приговор: 10 лет лагерей
Источник: Материалы к биографическому словарю социалистов и анархистов, НИПЦ "Мемориал" (Москва)

Скомский Антон Иосифович
(варианты отчества: Осипович, Юзефович) Родился в 1931 г., Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес; поляк; подданство: гражданин Польши; Проживал: Белорусская ССР, Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес.
Приговорен: 10 февраля 1940 г., обв.: ОСАДНИК.
Приговор: Выселен. 25.02.40 прибыл на спецпоселение: ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛ., СОКОЛЬСКИЙ р-н, СОКОЛ. Осв. 04.09.41 по Указу ПВС СССР "Об амнистии польских граждан"
Источник: База данных "Польские спецпереселенцы в Вологодской обл."

Скомский Антон Юлианович
Родился в 1898 г., г. Ленинград; поляк; слесарь. Проживал: г. Ленинград.
Приговорен: Тр.УНКВД Ленинградской об. 5 ноября 1938 г., обв.: КРД.
Приговор: 8 лет ИТЛ
Источник: База данных "Польские заключенные воркутинских лагерей"

Скомский Вячеслав Болеславович
Родился в 1896 г., Литва, сел. Зеленка; поляк; заготовитель буфета ст. Моздок.
Приговорен: тройка при НКВД СО АССР 4 октября 1938 г.
Приговор: расстрел
Источник: Книга памяти Республики Северная Осетия - Алания.

Скомский Григорий Николаевич
Родился в 1914 г., Винницкая обл., Старо-Константиновский р-н, Поповцы с.; поляк; образование начальное; колхозник, 22 колхоз.. Проживал: Акмолинская (Целиноградская) обл. 22 т-п..
Арестован 16 июля 1938 г. Сталинский РО НКВД.
Приговорен: Тройка УНКВД по Северо-Казахстанской обл. 12 октября 1938 г., обв.: 58-6 УК РСФСР.
Приговор: ВМН Реабилитирован 28 мая 1963 г. Определение Военного трибунала Турк.ВО. за отсутствием события преступления
Источник: Сведения КНБ РК

Скомский Иосиф Иванович
Родился в 1898 г., Винницкая, Полонский р-н, Добрилозы.; поляки; образование начальное; колхозник. Проживал: Северо-Казахстанская обл., Красноармейский р-н, Зеленый Гай..
Арестован 25 ноября 1937 г. Красноармейский РО УНКВД.
Приговорен: Решение тройки УНКВД Северо-Казахстанской обл. 3 декабря 1937 г., обв.: 58-10 УК РСФСР.
Приговор: 10 лет ИТЛ Реабилитирован 29 сентября 1958 г. Президиум Кокчетавского облсуда ЗА НЕДОКАЗАННОСТЬЮ СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ
Источник: Сведения ДКНБ РК по Акмолинской обл.

Скомский Максим Иосифович
(варианты отчества: Осипович, Юзефович) Родился в 1940 г., Вологодская обл., Сокольский р-н, Сокол; поляк; подданство: гражданин Польши;
Приговорен: , обв.: ОСАДНИК.
Приговор: Родился 11.09.40 на спецпоселении: ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛ., СОКОЛЬСКИЙ р-н, СОКОЛ (ТОРФОРАЗРАБОТКИ). 29.03.41 умер на спецпоселении, место захоронения:Г.СОКОЛ ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛАСТЬ
Источник: База данных "Польские спецпереселенцы в Вологодской обл."

Скомский Роман Иосифович
(варианты отчества: Осипович, Юзефович) Родился в 1933 г., Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес; поляк; подданство: гражданин Польши; Проживал: Белорусская ССР, Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес.
Приговорен: 10 февраля 1940 г., обв.: ОСАДНИК.
Приговор: Выселен. 25.02.40 прибыл на спецпоселение: ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛ., СОКОЛЬСКИЙ р-н, СОКОЛ. Осв. 04.09.41 по Указу ПВС СССР "Об амнистии польских граждан"
Источник: База данных "Польские спецпереселенцы в Вологодской обл."

Скомский Ульян Иосифович
(варианты имени: Юльян; варианты отчества: Осипович, Юзефович) Родился в 1920 г., Калишское в-во, пов. Острув, Шеронивицы; поляк; подданство: гражданин Польши; на с/п - торфоразработки. Проживал: Белорусская ССР, Барановичская обл., Слонимский р-н, Заводный Лес.
Приговорен: 10 февраля 1940 г., обв.: ОСАДНИК.
Приговор: Выселен. 25.02.40 прибыл на спецпоселение: ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛ., СОКОЛЬСКИЙ р-н, СОКОЛ. Осв. 04.09.41 по Указу ПВС СССР "Об амнистии польских граждан"
Источник: База данных "Польские спецпереселенцы в Вологодской обл."

Скомскис Винцас Винцас
Род.  в Литва; литовец; Прож.: Литва.
Арест. 14 июня 1941 г.
Источник: Красноярское общество "Мемориал"

Share

19

Re: Скомский, Скомський, Скомской

СКОМСЬКИЙ
Андрій Францович, 1900, м. Гуляйполе. 3т
Олесадр Францович, 1897, м. Гуляй-Поле. 1т

Коли добром ніхто не дасть нам світла, – Його здобути треба – не молить,
Бо без борні нікчемні всі молитви. І свічки мирної не варта та країна,
Що в боротьбі її не запалила.

Share

20

Re: Скомский, Скомський, Скомской

Добрый день! Увидела что Вы искали моего дедушку Скомского Павла Ивановича в 2015 году. К сожалению он умер в 1998...очень хочу найти корни по дедушке. У нас сгорел архив в городе. Информации нет.

Свяжитесь со мной, пожалуйста. Мне нужна ваша помощь. Мой дедушка - Скомский Павел Иванович, если у Вас есть информация, буду благодарна

Share

21

Re: Скомский, Скомський, Скомской

Sergey.Sk пише:

Здравствуйте! только начал интересоваться родословной Скомских и вот такая удача, если коротко то моего деда звали Петр родился в г,Гуляйполе, (по роду деятельности строитель переехал в Казахстан , в Алмате женился на моей бабушке Марье Афанасиевне Заиченко  Дети Валерий -мой отец и  тетушка Наталья -- со слов моего отца - его дед ,мой прадед, ,был  по профессии каменщик и знаю только то что его расстреляли .Сам лично с дедом Петром я знаком не был -видел только одну его фото, так исторически сложилось что я с братом Михаилом родились в Украине(Полтава ) а к бабушке Марье летали с отцом в Алмату последний раз в 94-м году , если мы родственники - рад с вами познакомиться )) благодаря вам узнал много чего интересного , прочитал все ваши публикации на разных форумах - ибо только там смог узнать какую либо информацию по сей фамилии Скомский  
БУДУ ОЧЕНЬ ПРИЗНАТЕЛЕН ЕСЛИ ВДРУГ У ВАС ЕСТЬ СТАРЫЕ ФОТОГРАФИИ МОЕГО ДЕДА -ПЕТРА ОЛЕКСАНДРОВИЧА   и всех остальных СКОМСКИХ, ТАК ЖЕ МОЖЕТ У ВАС ЕСТЬ ФОТО ПРОБАБУШКИ ТИХОЙ,   ,,,ПРОШУ МЕНЯ ПРОСТИТЬ ЧТО БЕЗ ИМЕНИ И ОТЧЕСТВА,  ОТ БОЛЬШОГО КОЛИЧЕСТВА ИМЕН ВСЕ ПЕРЕМЕШАЛОСЬ -БЕЗ ЛИСТКА И РУЧКИ СРАЗУ НЕ  РАЗОБРАТЬСЯ  ,,,

Очень бы хотелось с Вами связаться

Thanks: Sergey.Sk1

Share