Тема: Джерела для пошуку / Источники
Фотовспышка за час до расстрела
01.04.2014
Источник: istpamyat.ru/diskussii-...rasstrela/
"В Москву едет выставка памяти жертв Большого Террора. Польский журналист Томаш Кизны разыскал сотни архивных фото, запечатлел места массовых расстрелов и записал видеоинтервью с детьми приговорённых.
Все фотографы так или иначе сражаются с забвением, но поляк Томаш Кизны объявил ему непримиримую войну. Больше четверти века он путешествует по городам и весям бывшего Союза, запечатлевая бывшие сталинские лагеря и места массовых расстрелов, разыскивая архивные фотодокументы и беседуя с
родственниками погибших. Ещё несколько лет он снимал пассажиров метро современных городов-спрутов, от Москвы до Нью-Йорка. Ежедневно в подземке перед нами промелькивают сотни лиц, но сейчас вы вряд ли
вспомните хотя бы парочку. Лета пополняется с каждым часом, но Томаш решил плыть против её течения.
В сталинских лагерях сидели родственники Томаша. Его даже назвали в память о прадедушке, погибшем в
казахстанской ссылке. Но решающим для выбора темы стало знакомство с жертвами сталинизма в восьмидесятые, когда фотограф работал в антикоммунистическом подполье против режима Ярузельского. Постепенно он стал собирать лагерные снимки, сразу после перестройки отправился в путешествие по архипелагу зла.
Десять лет назад Томаш выпустил книгу, посвящённую ГУЛАГу. Новый проект посвящён Большому Террору. Всего там три раздела: «Осуждённые», «Некрополь» и «Свидетели». В прошлом году уже вышел фотоальбом на польском и французском, передвижная выставка побывала в нескольких европейских странах. Осенью она должна добраться до нашей столицы, а пока что Томаш рассказал о своём пятилетнем труде в московском Сахаровском центре.
По оценкам Томаша, за 15 месяцев Большого Террора, с августа 1937 по октябрь 1938, погибли 750 тысяч человек, причём речь идёт только о насильственно убитых. Если считать всех умерших в лагерях и тюрьмах от болезней и непосильного физического труда, то количество жертв приблизится к полутора миллионам.
Сталин и присные стремились не только стереть человека с лица земли, но и уничтожить о нём всякую память. Сотни тысяч арестованных по политическим статьям пропадали бесследно: ни дна, ни покрышки. Однако парадоксальным образом портреты приговорённых к расстрелу сохраняла рутинная полицейская процедура: тюремная фотография. По словам журналиста, снимки приговорённых к расстрелу напоминают
посмертные маски Древнего мира. Кого-то фотографировали за неделю до смерти, кого-то за час. Многие глядят в объектив словно с того света.
Снимки жертв Большого террора были рассекречены ещё в начале девяностых. «Мемориал» уже публиковал фото из центрального архива ФСБ (всего их около трёх тысяч). Однако на них в основном партийная элита. Томаш решил составить коллективный портрет всей страны и отобрал в Госархиве фото обыкновенных людей из разных слоёв общества: профессора и пролетарии, священники и чиновники, большевики и беспартийные. В итоге больше 400 фото представлены на выставке, около 60 вошли в фотоальбом.
Поиском архивных снимков Томаш не ограничился. Он посетил и запечатлел на плёнке около 40 мест массовых расстрелов и захоронений, от Петрозаводска до Сахалина. Всего их около 300, но две трети до сих пор не найдены. Видимо, за малыми исключениями их не найдут уже никогда. Томаш Кизны
Томаш Кизны
Фотограф отказался от чёрно-белой съёмки, решив сделать ставку на естественность. По его словам, всякая продуманная драматургия кадра была бы фальшива:
— Сталинские поля смерти… Когда оказываешься там в полном одиночестве, возникает странное чувство. Место ничего не может сказать о трагедии. Внутри тебя душевное напряжение, но пейзаж банален,
равнодушен. Сквозь него невозможно пробиться в прошлое. Как сфотографировать невидимое? Как сфотографировать истину? Что снимать? Памятные знаки? Обыкновенный лес? Всё не то.
Однажды в Петербурге, на Левашовском кладбище пришло своего рода озарение:
— Я решил: пусть любой снимок ничего не скажет, важен сам акт или факт снимка. Я настроил аппаратуру, закрыл глаза и стал снимать наугад, не заглядывая в объектив. В гостинице посмотрел, что получилось: фрагменты реальности, вырванные случайно, без композиции, без авторского мышления. Идея казалась заманчивой, но я от неё отказался. Понял, что передаю невозможность визуализации. Тогда я решил говорить о нас, а не о тех, кто под землёй. Я стал фотографировать тишину. Там тишина особенная.
Лают собаки, шумят машины, но тишины не заглушают.
Кроме того, во время путешествий по России Томаш беседовал с родственниками приговорённых к расстрелу, в основном с дочерьми и сыновьями:
— Они не знают, где похоронены родители. Их внутренние раны не заживают. Лишение права на могилу — жёстокое наказание. Даже после смерти человек должен иметь место на земле. Антропологи говорят, что человечество начинается с того момента, когда наши первобытные предки отказались от каннибализма и перешли к погребальному обряду.
Впрочем, из трагического правила иногда бывают исключения. Поразительная история произошла в Воронеже. В расстрельной яме нашли клочок бумажки, на нём удалось разобрать фамилию: Духовский. Как ни странно, он оказался священником. Удалось даже найти его родственников, они жили совсем не
близко, во Львове. В той же яме лежали останки ещё 48 людей. Их имена помог установить расстрельный список. Городская комиссия по реабилитации жертв политических репрессий разыскала их родственников, которых, к сожалению, можно пересчитать по пальцам одной руки.
Вот что рассказала Томашу одна из них, семидесятилетняя учительница Елизавета Петровна Шаталова:
— Душа моя спокойна теперь. Я очень рада тому, что знаю, где косточки отца, где могила его, где покончили его жизнь. Мама постоянно видела отца во сне, а я всего однажды. Если бы он был жив, я бы получила другое образование и по-другому замуж вышла. Женихи от меня шарахались, потому что отец погиб по 58-й статье. Кто же согласиться страдать на работе из-за того, что у него жена — дочь врага народа?
Террор был безжалостен и к собственным слугам. Воспоминаниями перед камерой поделился Михаил Львович Полячек, журналист, сын капитан НКВД из близкого окружения Ежова:
— Отец работал в ЧК в Ставропольском крае под началом Израиля Дагина (он потом возглавил в Москве отдел охраны Кремля). Когда пошла волна чисток, друзья отцу сказали: «Полячек, у тебя неприличная фамилия. Ты из Польши? Надо тебя прятать». Его отправили на Дальний Восток, но ненадолго. В конце 1938 года вызвали в Москву. Он прилетел 17 октября. Я хорошо помню тот день: ровно за неделю до моего дня рождения. Отец вошёл в дом, поставил чемодан, взял меня на руки… В этот момент в дверь позвонили. Сначала о нём ничего не было известно, потом сообщили, что он получил десять лет без права переписки.
Что это означало — все знают. Единственное, что меня утешает: отец не был на следственной работе. Не могу сказать, что ни в чьей смерти он не виновен. Оперативные разработки он вёл… Сочувствие у меня к нему есть. Отец есть отец. Где-то в глубине души любовь к нему, конечно же, есть. И
судить я его не могу.
На встрече в Сахаровском центре присутствовал Анатолий Разумов, историк, археолог, проводивший раскопки на Соловках и на Бутовском полигоне, составитель книги памяти «Ленинградский мартиролог». Он добавил несколько слов к рассказу Томаша:
— 1937 год — совершенно не случайная дата. Это юбилей Октябрьской революции, первая её годовщина после принятия сталинской конституции и объявления первых в стране всеобщих тайных и равных выборов в Верховный Совет. К этим выборам руководство коммунистической партии приняло решения провести тотальную карательную операцию. В учебниках 1937 год значился как год победы социализма.
Победа была окрашена в зловещие багровые тона:
— В Петрозаводске душили верёвками, в Виннице били деревянными дубинами по голове. Не было ни судебного, ни прокурорского наблюдения. Людей просто убивали самыми разными способами. Боеприпасы экономили. Людям говорили, что ведут на медосмотр, чтобы не беспокоились. А кто беспокоился, тех прибивали на месте. Всё это не укладывается ни в какое описание. В 1938 году операцию прикрыли, потому что страна в прямом смысле была залита кровью. Не смогли решить задачу укладки кубатуры
трупов в землю.
В ноябре 1938 года, когда упразднили расстрельные «двойки» и «тройки», в Ленинграде ещё не успели привести в исполнение приговоры 999 человек. В последние годы Анатолий Яковлевич работал
именно с их делами:
— Примерно треть приговорённых погибли от туберкулёза, побоев и прочих бед задолго до вынесения приговора. Другие дела попробовали передать на судебное рассмотрение, но дела были совершенно липовые, в то время прокуратура уже отказывалась их пропускать. Тогда часть дела ликвидировали, обвинительное заключение вырывали, находили новых свидетелей. Не требовалось подтверждений в
шпионаже. Достаточно было сказать: «Он человек нехороший». Так ещё треть засунули в лагеря, где часть из них погибла. Ещё примерно треть выпустили. На них не удалось найти вообще ничего. Отсюда миф о
послаблении Берии после ежовщины.
Итак, нам остаётся только уповать, что фотовыставка, посвящённая Большому Террору, благополучно
доберётся до Сахаровского центра нынешней осенью. Изначала планы Томаша были более чем смелые: транслировать лица расстрелянных на фасад Федеральной службы безопасности, ни больше, ни меньше. Таких чудес мы с вами не увидим, разумеется, но хотелось бы по крайней мере верить, что ещё сможем вглядеться в посмертные маски, снятые НКВД, а главное — сами не станем предметом разысканий нового историка репрессий".
Оглотков (Горбат. п. НГГ) Алькин Душин Жарков Кульдішов Баландин (Симб. губ.)
Клишкін Власенко Сакунов Кучерявенко (Глухів)
Кириченко Бондаренко Білоус Страшний (Новомоск. Дніпроп.)